***
Когда болею я своей бедой, отчасти мне доступно излечиться. Но только рок вдохнёшь беды чужой — отчаянье перелистнёт страницу. Я не они. И даже я не вы. Но толку что от этих заклинаний. На перепутьях ветреной молвы — до безнадёги — стон в себя впускаю.
Впускаю в душу мрака естество, потом не зная, как избыть безумье. Принятие привычнее всего, но, кажется, оно меня погубит. А может быть, есть в этом тайный смысл: рождён сознаньем и убит — сознаньем. Ведь что бы кто о нас ни говорил, мы живы теми, в ком себя узнаем.
Меня ведут из-под укрытья дней от веры к боли со-переживанья. И ничего на свете нет важней. И ничего на свете нет печальней. Покоя прочно запертую дверь вольно вдруг распахнуть волне событий, вздымающейся от людских потерь — но почему они мои, скажите?!...
И входит незапятнанная Боль, хоть ей приём никак не назначали. А ты стоишь пред ней — почти что гол, и зришь Великий Рок, начал начало.
Земля кружится в солнечном дыму. Май красит тундру. Гнёзда вьют гагары. Когда я мироздание пойму, тогда покину линию удара.
А впрочем, мне ль судить, как Там, у Них, в устойчивости замкнутой Вселенной... Всегда ли светят счастия огни, иль тьма и свет влекут попеременно. Я выживаю наудачу Здесь, пред каждым сокрушительным известьем. Тем больше дров в костёр — чем дальше в лес, а что сгорает — ничего не весит.
Зачем сгибает до земли, в дугу, меня жестокий Ангел Состраданья? Затем ли, что я связь с ним берегу. Затем ли, что его обложен данью.
***