Я блуждал по морю как стиляга, выбирающий персики для любимой, я хватал двух камчатских крабов и стучал друг о дружку – это били склянки – сигнал, что пора – вонзить глаза как кинжалы во вращающийся круг македонского флага; в моем трюме забродило зерно и все крысы были пьяны настолько, что готовы плясать под дудку боцмана, а английский хлопок покрылся нарядной плесенью, как будто Офелия всплыла в платье, украшенном ряской, как платье Флоры цветами. Морские черепахи были такими изнеженными словно живые надувные матрасы пришли в магазин людей, чтобы выспаться на, желательно, толстых и мягких.
Я видел как Христос гулял по воде, как водомерка, а Джек Восьмеркин Американец вспахал на тракторе высушенное озеро Эльдорадо и разжился золотом.
Кому пришло на ум назвать комбайн убийств косаткой – дюгонь был зрителем первого ряда на премьере техасская резня бензопилой – и косатка взяла его в оборот, смерть никогда не была столь весёлой.
Скат манта летел как Бэтман над Готтомом, и акулы ложились на дно как подводные лодки, чтобы их не запеленговали.
Я видел как око тайфуна нашаривало кита и восхищало его в небо, как лифт на прём к высокому начальству. Иоанн Богослов в черном плаще с красным подбоем шагал по фиолетовым тучам и давил змей малодушных мыслей.
Я бежал как по минному полю Шамиль
Гребни гор были красивыми как пробор деревенской девки.
Течение несло меня как демонстрация несет сбитого автомобилем оленя.
Я катался по полу как бревно от смеха, закатываясь в рулон обоев.
Волны бежали как эскалатор, против волн-ступенек бежала Золушка.
Перестройки прожектор лабал как маяк.
Я на плешь Горбачёва плевал палки Коха.
Помогает от пенсионеров мышьяк.
Гнила заживо Левиафаном эпоха.
Волны атаковали берег. Закат был оранжев, как зев льва, больного скарлатиной.
Утопающий практиковал баттерфляй,
Перед смертью в тиски брал акулу за жабры.
Я сквозь волны вельможные плыл напролом,
Забулдыжный утюг, утонуть опоздавший.
Пионерам не сдать меня меня в металлолом,
Тамплиерам тем более с дуба упавшим.
Император Полярной Звезды меня в гроб
Положил растлевать молодых и красивых,
После смерти моей обещают потоп
Миллион кобылиц Гидроэс белогривых.
Океаны рознила свирепость акул,
У Индийского ярость бенгальского тигра.
Неизбежен финал: электрический стул.
Отличаются лишь современников игры.
Мне открылось сквозь аквамарина покров,
Как коралловый конь по дну драпал галопом
От терновых венцов, как голодных волков;
Лишь моллюск Магдалины жрал звезд морских скопом.