Вот эпизод один из детства,
Каким запомнил я отца.
Здесь мне уже не до кокетства,
И не до красного словца.
Нас с братом сёк отец нещадно
Простым и кожаным ремнём.
Ох, этот ремень беспощадный...
Я помню и сейчас о нём.
Он - прыткий бестия, в покое,
Дремал невинно в петлях брюк.
Но, как стенали эти двое,
Когда отец его брал вдруг.
И батя, осушив "пол-литру",
Отрезав к маме путь назад,
Багрово-красную палитру
Месить на детских спинах рад.
Он, втрое ставший злей от хмеля,
Докажет нам без пышных фраз,
Что тусклый свет в конце тоннеля
Надеждой светит не для нас.
Причины нет - найдётся повод.
Такое было - и не раз.
И взгляд отца внушает холод:
"Я знаю, двойки есть у вас ..."
Теперь конец: "железный довод"
Лишает алиби двоих.
И бил ремень, как током провод,
Не признавая в нас своих.
Мелькал ретиво тёртой пряжкой,
Свистя над нами палашом.
Нас не спасала ни рубашка,
Ни то, что были нагишом.
"Ой, папка родненький, не надо !" -
Кричали мы сквозь ремня свист.
Но сыпались удары градом
На нас, плясавших дикий твист.
Так, крытые ремнём и матом,
Загнав в подкорку свой испуг,
По-братски мы делили с братом,
Нам отравивший жизнь недуг.
Такое часто повторялось...
Кровь отливала от лица,
И всё нутро у нас сжималось,
При виде пьяного отца.
Пишу стихи, а жизнь, как проза.
И горе нам не от ума:
Легло клеймо логоневроза -
Как нищему дана сума.
Несём отцовское "наследство":
Ни сбросить бремя, ни продать.
И искалеченное детство
На всём оставило печать.
Не принесло такое "дело"
Отцу любви родных детей.
Её иссёк он, как их тело:
Топорно - в кровь и без затей.
Хотите - нет, хотите - верьте,
Но сам, жестокостью своей,
Он наказал себя до смерти,
Лишившись взрослых сыновей.