Тянусь я ввысь, куда ещё тянуться,
Мой путь наверх и нет дороги вниз.
Мне к долу можно разве что
пригнуться
И уронить свой лепесток на блюдце -
На нём горшок поставлен на карниз.
Я слышал, есть цветы, чья почва – поле
Иль клумба, иль заросший палисад,
Я знаю, что опасно жить на воле:
Их топчут, рвут, порой они от боли
Росою плачут в глубине оград.
А жизнь моя тиха и безмятежна,
Полит, ухожен, смыта пыль с листков,
Хозяйка смотрит взглядом
томно–нежным,
А что зима и осень неизбежны,
Я только лишь предположить готов.
Я не боюсь влюблённых и юннатов,
Мне не страшны подошвы башмаков,
Я видел, как один цветок когда-то
Был обезглавлен мужиком поддатым,
Чтоб стать закладкой в книжице
стихов.
Я не хочу, чтобы на мне гадали,
Срывая лепесток за лепестком,
Какое слово прозвучит вначале?
Что любит, что не любит – всё печали
На голову обрушатся потом.
Я не хочу ложиться на могилы,
Я не хочу быть брошен в потолок,
Меня пугают: руки, косы, вилы,
Смех, слёзы, дождь и ветер
страшной силы,
Нет, лучше подоконник и горшок.
Вот так стою, смотрю в окно без дела,
Жизнь за стеклом проходит,
как в кино,
Но здесь мне всё ужасно надоело,
Я помню о страданьях Афингела,
Но, как порою тянет за окно.
(Вот так стою, смотрю в окно без дела,
А мир, как гидра, разевает пасть,
В нём Мойры погубили Афингела.
Но, коль душа болит сильнее тела,
То, может, стоит один раз упасть.)