Прожив полвека с лихучем я не разучился удивляться. С кем-чем, спросите? Ну, не с кижучем же! Когда переехал в Магадан, то стал жадно впитывать местные словечки, жаргонизмы, выражения. Некоторые были общеупотребительные и устоявшиеся. Некоторые не столь распространенные, а отдельные и вовсе семейные. Я люблю наш колымский язык! Особую речь, где перемешались каторжное, блатное арго, словеса разноязыких народов, малороссийские неправильные с точки зрения литературой русской орфоэпии «рУдники» и «якутЫ». Есть среди них довольно широко распространенные «скотобазы» и «дербанящие» движения пальцев, разделяющих сушеную рыбку к пиву, другие понятия, выходящие далеко за пределы колымского ареала. А встречаются и совершенно не знакомые на материке «ландорики» - лепешки, испеченные на сухой походной сковородке на костре, да на скорую руку. И любимая всеми рыбка – «уёк», или мойва обыкновенная.
Когда я переехал на Колыму, то в речи мелких школьных разбойников с удивлением для себя уяснил, что деньги, или другие материальные блага в различном эквиваленте, можно потребовать не на бочку, а на базу. И снова всплывает она, СКОТОБАЗА.
Но совершенно счастлив я стал, открыв для себя чудесное словцо – «дурнабо». Это детское, вернее, даже детдомовское понятие, услышанное давным-давно от ныне покойной тещи, меня пленило и навсегда в себя влюбило, а позже стало корнем для целого выводка уже моих собственных новообразований. «Дурнабойный», «дурнабойничать», «дурнобаза» и так далее.
Великий, могучий! Ты воистину и велик, и могуч, и никто тебя не переглядит, никто тебя не съест. Ни свинья, ни кикимора. Ну, а Бог и подавно не выдаст. На поругание и «пиджин рашинглизацию».
Недавно молодой один сказал, что моему поколению «красиво жить не запретишь». Это за что? Всего лишь за полгода назад заказанные дешевые авиабилеты по маршруту Магадан-Москва, да отель у моря. И все это всего лишь в Турции. Которая, как некогда Болгария-не-птица-и-совсем-не-заграница для нашего бюджетного туриста. Невелика красота и никакого роскошества. Для нас с женой что Турция, что Анапа с Сочи, что Черногория с Кипром – ничего из ряда вон выходящего. Это просто действительно экономичные способы отдохнуть у моря, когда лень заморачиваться с визами в шенгенскую Европу или другие азиатские австралии. Периодически мы, конечно же, позволяем себе дальние туры, требующие платных въездных виз, а не формальных штампов в паспорте в аэропорту, как в болгаризированной нынче Турции. Поэтому наши загранпаспорта усеяны многочисленными отметками и наклейками ныне не очень дружелюбных к России заморских стран. Но зачем заморачиваться серьезно, когда турецкий берег вон он, к тому же и помидоры у турок вкуснее подозрительно дешевых китайских.
А все-таки, почему это считается «красивой жизнью», вот такая двухмесячная поездка в Турцию, которая по цене выходит нам с женой, как двухнедельная от турагенства, только потому что мы сами заранее бронируем гостиницу или квартиру, выбираем лоукостерные авиакомпании и за компанию сами себе планируем развлечения, маршруты и музейные посещения, и не кормим своим трудовым рублем посредников в виде туроператора? Тем более, что даже если гид окажется не русскоговорящим, то я всегда смогу жене и паре-другой иных соотечественников перевести, что рассказывает местный проводник по античным руинам.
Не бином Ньютона. Просто молодость и отсутствие опыта у молодежи, погруженной больше в виртуальность гаджетов и всемирной паутины.
Лет двадцать пять назад, в голодно-нищие первые годы 90-х, я и сам был таким. Мучительно и горько воспринимал ежегодные поездки в Сочи обеспеченных хорошей зарплатой взрослых магаданцев, считая это сугубым мещанством. Как у чеховских героев и, особенно, у его же похотливых героинь. Вспомнить хотя бы рассказ «Длинный язык». Кто не читал – рекомендую-с!
А когда сам стал старше, больше уставать стал от затяжной зимы, длящейся на Колыме дольше девяти месяцев, то понял, что без снятия стресса у теплого, ласкового моря просто не выжить в нашей вечной мерзлоте, то все само собой устаканилось.
Но все же я ни за что не променял бы свою голодную, но свободную молодость в начале и середине девяностых, свою беспросветную бездомность и бродяжничество в этом суровом-суровом краю после потери семьи, жилья и гарантированного советской властью будущего, как у всех.
Без малого тридцать лет назад, когда я перебрался из Ленинграда в Магадан, имея на сберкнижке достаточно уже денег, заработанных на стройке каменщиком, чтобы решить свой квартирный вопрос, а ведь на Севере этот рубль был еще длиннее, но мне вдруг отчаянно захотелось вместо кельмы и молотка каменщицкого снова ощутить в руках почти невесомую скрипку с воздушным смычком, а то и вовсе без какого-либо обмана, одной лишь фокусностью рук пантомимы зарабатывать на жизнь, так что режиссерский факультет оказался самым тем, где душа моя успокоилась.
Правда, вскоре родился ребенок. И надо было где-то шабашить. То грузчиком, то еще кем, на почте посылки тягать, булочки по ночам печь... А в принципе, чего бы не жить. Пока советская власть не приказала долго всем нам жить…
И вот вспомнился мне первый магаданский опыт джазофрении. Я только поступил на режиссерское. И тут же познакомился с музыкантами, уже окончившими первый курс. А так как у меня самого музыкальное образование уже было. Пусть и не оконченное перед армией, но какое никакое, а имелось. Как и опыт игры в Ленинграде в разных рок-группах. Так что найти новых людей для уже тутошнего, магаданского проекта не оказалось трудно. Два студента-духовика. Один остался на саксе, а второй, трубач, оказался клавишником-виртуозом, плюс позвали девочку-басистку, правда, без академического образования, самоучку, но это же крутяк! Своя Сюзи Кватро. Причем с таким же, как у англичанки фирменным басом. Единственным на весь город.
Правда, наша Сюзи не была сильно рвущей толстые струны, но опыт дело наживное.
И вот мы начали лабать. Еще никто не ведал, что через год случится путч. А еще через полгода и сама страна накроется медным тазом. Мы были молоды и беспечны. Чуть немногим за двадцать лет. Прошедшие армию, заводы, стройки, нормальные такие советские студенты со своим «Звездным билетом». Будущие музыканты и режиссер.
Я мучительно пытаюсь вспомнить имя нашего саксофониста. Оно было каким-то апостольским. То ли Петя, то ли Паша, то ли Левий, то ли Матвей, то ли Лука, но не из Мытищ, то ли Марк… Фома? Филипп? Не все ли равно!
С нашим апостольским саксофонистом было хорошо ездить на рыбалку. Играть было чуть потруднее. Если бы не клавишник, который с налету придумывал партии себе и своему однокурснику, легко импровизировавший пианист сильно выручал, нам было бы сложно плести паутину джазофренических кружев. Я-то сам научился импровизировать уже после армии, в хард-роковой команде в Баку. Потом в Питере развил это дело в… панк-группе. Так что звучок у нас был тот еще, хитробазный!
А что? Джаз, психоделика хиппистская, ирландские поливы и запилы. И азербайджанско-индийские полу раги, полу мугамы.
Но недолго мы поиграли вместе. У ребят началась сессия. А меня пригласили на вокал со скрипкой в единственную на тот момент хэви-банду в Магадане. Так потихоньку мы и распались, не оставив после себя ни записи, ни чего путного, кроме приятных воспоминаний о рыбалке на Старой Веселой.
Прошло года полтора-два. И как-то раз я встретил на автобусной остановке этого саксофониста с апостольским именем, уж не помню точно, каким. Вы меня не слушайте! Конечно же, я помню, как звали товарища моих младых лет и игр. Я ведь только придуряюсь. Как дурнабойничающий рокер старой формации. А играть словесами с придурью – это старая русская традиция, идущая от футуристов, через обэриутов и прочих обормотов.
Советского Союза больше не существовало. Мы выживали на грани. Нищеты, беспросветицы и в полном отчаянии. Так что хотелось не плакать-рыдать, а ревмя реветь, просто выть. Как президент недавно сказал после Кемерово.
Встречаю я этого апостола. Стоит челнок челноком. С той самой клетчатой клеенчатой китайской сумкой. Сам несчастный-пренесчастный. Заморенный. Не спавший несколько суток. Небрит и красноглаз. Привет, говорю, как жизнь? А он мне: «Херово, вообще-то!».
В двух словах обрисовал, через что приходится проходить, мотаясь то в Китай за дешевым ширпортребом, то в Турцию, то в Польшу. И про рэкет, и про бандитов, и про кидал рассказал. Посмотрел я на него. Про учебу не спросил. И так понятно, что бросил он свой саксофон.
Апостол…
Но прошло несколько лет, мой бывший, неудавшийся одногруппник по джазофренической банде без барабанщика, вышел в люди. Стал бизнесменом. Разбогател. Перебрался в Москву. Купил себе дорогущий и новейший по тем временам синтезатор. Но поиграть на нем, не долго он поиграл.
Потом как-то сразу отдал его по дружбе магаданским старым товарищам. Потом и вовсе продал.
Ну вот как-то не срослось. Или-или. Либо ты бабло рубишь, как настоящий коммерсант, либо голодаешь, как художник и музыкант. Посередке не выстоишь.
А тут внезапно и дефолт 1998 года грянул. И все сдулось в Москве. У моего апостола.
Пришлось переквалифицироваться и жить попроще. Но выкрутился. Правда, немного сменив профиль своего бизнеса.
Вот как-то так. А молодые, не пройдя, не прожив, не проголодав того, что перенесли мы, поколение их родителей в 90-е, считают поездку всего лишь в какую-то болгаризированную, как курица-не-птица, Турцию – «красивой жизнью». Да уж!
И все же я ни за что не хотел бы переменить себе судьбы. И, скажем, поменяться ролями и доходами со своим старым, былым, призабытым приятелем-коммерсантом.
Он свой талант и стезю променял на доход и прибыль с перепродаж. А я?
У меня талант не зарылся. Хотя, может быть, я себе льщу. И какой такой талант-шмалант?
Правда. На самом деле это правда. Там где начинаются бабки, творчество уходит. Забирает боженька. И музы раздраженно жмут плечами, горбятся и крыльями по земле волочат, словно сломанными.
А я счастлив. И прожитыми годами. И любовью. И профессией. И творчеством, которого не предал. Не променял.
Вот так как-то.
П. С. Да и по миру помотался, поездил не меньше, если не больше иного коммерсанта. Этот только про проторенным дорожкам. А меня и в Заполярье, и на «Титаник», и в такие дикие джунгли-тайги-да-тундры заносило, сам хренею, как вспоминаю. А все равно весело. Хотя в некоторых ситуациях не до смеху было.