и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане
В сосновой прохладе
под облачной шерстью овечьей,
где крыши разгладил
ладонями серыми вечер,
и бусами окон
в округе дома разукрасил,
и разума кокон
тоску приберет восвояси,
но бабочкой тусклой
она трепыхается горько.
И сердца слабеющий мускул.
И полночь. И Лорка.
Не видно спасенья,
ведь дело не в сне, а в рассудке.
И в темном бассейне
тревожные крякают утки.