Appolon Maikow
URTEIL
(Legende ueber Konstanzer Konzil)
In Konstanz auf dem Konzile
Tagten weise Theologen:
Nachdem Hus verurteilt wurde,
Waehlten sie fuer ihn Hinrichtung.
Lang eroerterte ein schwarzer
Doktor alle Folterarten,
Letztlich riet er doch der Sammlung,
Johann Hus aufs Rad zu flechten.
Dass sein Herz, als Quell des Uebels,
Hunde auffressen sollen,
Seine Zunge, boeses Werkzeug,
Sollen Raben aufpicken.
Seine Leiche soll verbrennen
Nach der dreifachen Verdammnis,
Und verdammte Asche soll man
In dem Wind zerstreuen lassen...
So begruendete der schwarze
Doktor alles nach den Punkten,
Zaehlte er die Paragraphen,
Alle Vorschriften beachtend.
So dass alle ganz begeistert
Ueber rechtes Urteil wurden,
Und erfahrene Streitmeister
Priesen lob ihm: "Bene, bene!"
Jeder spuerte, dass die alten
Wirren nun zu Ende gehen,
Dass der Doktor sie vom Zweifeln
Fuehrt heraus, wie aus dem Walde...
Keiner ahnte etwas Schweres,
Dass er nun durchmachen sollte,
Doch sie wurden in Versuchung
All gefuehrt, wie geht;s die Sage.
Bei dem Kaiser war an jenem
Abend dort ein junger Page,
Der an weiser Doktorrede
Nicht viel Spass fuer sich gefunden;
Blickte er zerstreut auf Waende,
Wie es langsam dunkler wurde,
Wie die letzten Sonnenstrahlen
Durch die weiten Maentel glitten,
Wie sich seltsame Gestalten
In dem roten Abglanz zeichnen:
Kecker Schurrbart, kahler Schaedel,
Die Gesichter, gut und boese...
Ploetzlich schaute er ins Fenster,
Etwas sah - und sich belebte,
Nach dem Pagen auch der Kaiser
Blickte da und wurde lustig.
Gleich darauf alle Reihen,
Wie ein Feld vom Hauch des Windleins,
Wandten sich zum Fenster stille,
Ganze prachtvolle Versammlung:
Alle kriegerischen Fuersten,
Professoren aus Sorbonne,
Bischoefe von Trier und Luettich,
Kardinaele und Praelaten,
Selbst der Papst sah sich um auch!
Und sein Antlitz, vorher strenge,
Mit dem milden Greiseslaecheln
Ungewollt erhellet wurde;
Selbst der Redner, schwarzer Doktor,
Stolperte und sich verwirrte,
Dann verstummte er auf einmal,
Und begann zu laecheln ruehrend!
Und worauf sehen sie alle?
Was ergriff so all die Blicke?
Kann es sein der Himmel blau,
Oder rot gefaerbte Berge?
Alle mit verhaltnem Atem
Sinken tief in suesse Traeume,
Als mit Herz und Seele folgten
Sie den Virtuosenkuensten.
Ja, sie lauschten einer Nachtigall,
Die ihr Lied im Fliederbusche
Vor dem dunklen Schloss anstimmte,
Schoenen Fruehlingsabend feiernd.
Als sie da fing an zu singen,
Wurde jeder in der Sammlung
An das gleiche Lied erinnert -
Ob in Prag, ob in Neapel,
Oder auch am Rhein da nieden...
Sanfte Nacht und schwarze Masken,
Mondschein hell, Glanz auf den Wellen,
Wilder Wein und schoene Wirtin...
So gedachten sie der Jugend,
Junger Liebe goldne Jahre,
Jungen Glueckes goldne Traeume,
Goldne Tage junger Freiheit...
Und - verschweigt uns die Geschichte,
Ob sie lange so verharrten,
Und in welchen Laendern schwebten
Seelen jener schwarzen Sammlung...
Unter ihnen war ein Alter,
Aus der Oede abgerufen,
Wurde er fuer frommes Leben
Mit dem roten Hut verehret.
So erinnert; er sich daran,
Wie die Stimmen kleiner Voeglein
Ihn in Einsamkeit erquickten,
Hoffnung und Versoehnung brachten.
Und, wie Fluestern laut erschallet
In der leeren Riesenhalle, -
Klang ein Wort in seiner Seele:
"Armer Hus, so leid er tut mir!"
Unwillkuerlich stand er auf
Mit den Armen ausgebreitet,
So als wollt; er all; umfassen,
Rief er aus mit Traenen: "Brueder!"
Aber danach, als erschrocken
Er vor eigner Stimme wurde,
Schlug er mit dem Stock auf Boden
Und liess auf den Platz sich fallen.
"Wachet auf! - schrie er gellend,
Bleich, ergriffen von Entsetzen. -
Hier treibt Teufel seine Spiele,
Er, Verfluchter, uns verlocket!
Ich bereue, heilge Vaeter,
Dass, vom Schmeichlerlied hinrissen,
Mein unaufhoerlich Beten
Habe voellig ich vergessen -
Und der Boese drang in meine
Seele ein, liess mich erheben,
Wollte er durch mich aufrufen:
"Hus ist unschuld". Weh uns, Brueder!
Da entsetzte sich Versammlung,
Standen alle auf und sangen
Im gewaltgen Chor vereinigt
"Dominus mihi auditor!"
Und, gereinigt ihre Geister
Durch die Reue, mit den Fluchen
Trieben sie den Teufel aus,
Vor dem Kruzifix da kniend.
Danach feierlich erhoben,
Johann Hus zum Scheiterhaufen
Hat das ganz Konzil verurteilt
Ad majorem Dei Gloriam.
So besiegte Glaubenseifer
Alle schlauen Hoellenraenke!
Vor der maechtigen Verdammnis
Flog der Teufel weg vom Garten,
In Gestalt von Feuerdrachen
Schwebte er ueber dem See,
Flog er an Konstanz vorueber,
Funken rot in Bosheit saeend.
Das gesehen und bezeuget:
Drei Nachtwaechter, zwei alt; Nonnen,
Ferner ein Konstanzer Ratmann,
Aus der Kneip; nach hause kommend.
1859
Оригинал:
ПРИГОВОР
(Легенда о Констанцском соборе)
На соборе на Констанцском
Богословы заседали:
Осудив Иоганна Гуса,
Казнь ему изобретали.
В длинной речи доктор черный,
Перебрав все истязанья.
Предлагал ему соборно
Присудить колесованье;
Сердце, зла источник, кинуть
На съеденье псам поганым,
А язык, как зла орудье,
Дать склевать нечистым вранам;
Самый труп предать сожженью,
Наперед прокляв трикраты,
И на все четыре ветра
Бросить прах его проклятый...
Так, по пунктам, на цитатах,
На соборных уложеньях,
Приговор свой доктор черный
Строил в твердых заключеньях;
И, дивясь, как всё он взвесил
В беспристрастном приговоре,
Восклицали: "Bene, bene!" {*}-
{* "Хорошо, хорошо!" (лат.). - Ред.}
Люди, опытные в споре,
Каждый чувствовал, что смута
Многих лет к концу приходит
И что доктор из сомнений
Их, как из лесу, выводит...
И не чаяли, что тут же
Ждет еще их испытанье...
И соблазн великий вышел!
Так гласит повествованье:
Был при кесаре в тот вечер
Пажик розовый, кудрявый;
В речи доктора не много
Он нашел себе забавы;
Он глядел, как мрак густеет
По готическим карнизам,
Как скользят лучи заката
Вкруг по мантиям и ризам,
Как рисуются на мраке,
Красным светом облитые,
Ус задорный, череп голый,
Лица добрые и злые...
Вдруг в открытое окошко
Он взглянул и - оживился;
За пажом невольно кесарь
Поглядел - развеселился,
За владыкой - ряд за рядом,
Словно нива от дыханья
Ветерка, оборотилось
Тихо к саду всё собранье:
Грозный сонм князей имперских,
Из Сорбонны депутаты,
Трирский, Люттихский епископ,
Кардиналы и прелаты,
Оглянулся даже папа!
И суровый лик дотоле
Мягкой, старческой улыбкой
Озарился поневоле;
Сам оратор, доктор черный,
Начал путаться, сбиваться,
Вдруг умолкнул и в окошко
Стал глядеть и - улыбаться!
И чего ж они так смотрят?
Что могло привлечь их взоры?
Разве небо голубое?
Или розовые горы?
Но - они таят дыханье
И, отдавшись сладким грезам,
Точно следуют душою
За искусным виртуозом...
Дело в том, что в это время
Вдруг запел в кусту сирени
Соловей пред темным замком,
Вечер празднуя весенний;
Он запел - и каждый вспомнил
Соловья такого ж точно,
Кто в Неаполе, кто в Праге,
Кто над Рейном, в час урочный,
Кто - таинственную маску,
Блеск луны и блеск залива.
Кто - трактиров швабских Гебу,
Разливательницу пива...
Словом - всем пришли на память
Золотые сердца годы,
Золотые грезы счастья,
Золотые дни свободы...
И - история не знает,
Сколько длилося молчанье
И в каких странах витали
Души черного собранья...
Был в собраньи этом старец,
Из пустыни вызван папой
И почтен за строгость жизни
Кардинальской красной шляпой, -
Вспомнил он, как там, в пустыне,
Мир природы, птичек пенье
Укрепляли в сердце силу
Примиренья и прощенья, -
И, как шепот раздается
По пустой, огромной зале,
Так в душе его два слова:
"Жалко Гуса", - прозвучали;
Машинально, безотчетно
Поднялся он и, объятья
Всем присущим открывая,
Со слезами молвил: "Братья!"
Но, как будто перепуган
Звуком собственного слова,
Костылем ударил об пол
И упал на место снова.
"Пробудитесь, - возопил он,
Бледный, ужасом объятый, -
Дьявол, дьявол обошел нас!
Это глас его, проклятый!..
Каюсь вам, отцы святые!
Льстивой песнью обаянный,
Позабыл я пребыванье
На молитве неустанной -
И вошел в меня нечистый! -
К вам простер мои объятья,
Из меня хотел воскликнуть:
"Гус невинен". Горе, братья!.."
Ужаснулося собранье,
Встало с мест своих, и хором
"Да воскреснет бог" запело
Духовенство всем собором, -
И, очистив дух от беса
Покаяньем и проклятьем,
Все упали на колени
Пред серебряным распятьем, -
И, восстав, Иоганна Гуса,
Церкви божьей во спасенье,
В назиданье христианам,
Осудили - на сожженье...
Так святая ревность к вере
Победила ковы ада!
От соборного проклятья
Дьявол вылетел из сада,
И над озером Констанцским,
В виде огненного змея,
Пролетел он над землею,
В лютой злобе искры сея.
Это видели: три стража,
Две монахини-старушки
И один констанцский ратман,
Возвращавшийся с пирушки.
1859
Источник: http://maykov.lit-info.ru/maykov/stihi/stih-366.htm