истины выписывались в обликах
то в виде заброшенных колоколен,
то в виде кузнечика или мятых трав:
вставали передо мной по утрам
смыслы, не оставляя выбора,
ибо даны были в исконном виде:
с печатью их подлинности.
Я искал хоть какие-нибудь неровности
в забвении и воспоминании,
в выражении и умолчании,
наблюдении и оправдании,
недоступных сознательной памяти.