Кружила жизнь шальной рекой: то плёсы, то стремнины,
порой – качала колыбель, порой – сбивала с ног.
Он вне потока, по прямой, гулял со старой псиной,
кормил попутных голубей, вёл с ними диалог.
На птичье «гурррр», он – о весне, разбередившей душу,
о том, что нынче много дел: пора сажать цветы,
чинить качели малышне и лавочки старушкам,
белить бордюр, что почернел… И так – до темноты.
А ночью он не мог уснуть – смотрел в окно слепое,
писал стихи вине назло, за ухом пса трепал.
Болтали, что прошёл войну, потом – развод, запои.
Но в чём-то всё же повезло, раз вынырнул в реал.
Не упрекал ни чьих богов, когда щемило сердце –
от всех сожжённых деревень, завешенных зеркал.
И убегал от страшных снов, читая сказки Йейтса.
Он знал, что будет судный день – и ждал…
Он просто ждал.