Мой незримый хранитель устал уж писать докладные,
А свободной рукой уводить меня из передряг.
"Эти люди, - он пишет, - Господи, гады чуднЫе,
Что ни день - то трагедия, моры, война и аншлаг.
У нее на термометре все тридцать семь и четыре,
Есть озноб, ломота, а в руках "размножаются" мошки
С ее слов. Объяснять я устал той проныре,
Что нельзя ей пломбир даже коль шоколадная крошка.
И едва стаял снег, мы на плечи повесим бретели,
Юбка-солнце летит, освещая собой городок.
В свое время умнейшие люди гоняли в шинели,
Ну а ей улыбаются хиппи из песенных строк.
Кофе днем, кофе ночью, и кофе еще в промежутке,
Из еды есть лишь жвачка со вкусом корицы и трав.
Я на полдник, уж каюсь, травлю ей нелепые шутки,
Лишь бы всунуть пирог и потом услыхать, что был прав.
А домой - так идти через лес и районы-кварталы,
Собирая всю копоть и грязь, вперемешку с холодной луной.
По осевшей пыли мы крадемся как воры-вандалы,
Омрачая бродягам их хрупкий вечерний покой.
Я ей-Богу уйду! На покой и продленный больничный!
Пусть как хочет живет, в сотый раз опоздав на метро!
С уважением!" Далее подпись: Хранитель. Личный.
И постскриптум: Гастрит. Уж толкните ее до бистро.