Между Гиндукушем и Памиром,
Где в горах грохочут водопады,
Продвигалось воинство эмира,
Не страшась ударов из засады.
Одолев суровое ущелье,
Гордый царь вступал в страну кафиров,
Где народы в гротах и пещерах
Молятся языческим кумирам.
Не сдержать кафирскими мечами
Беспощадный шквал свинца и стали.
С ледяных вершин глядел печально
Имр небесный – бог Кафиристана.
Может, сила божества ослабла
Или закатилась слава Имра?
Побеждают воины ислама
Под зеленым знаменем эмира…
Повторялись грозные эпохи,
Тяжелы как цепи и вериги.
Отступали племенные боги
Под напором мировых религий.
Грозные посланники Каабы,
Дети ветра, зноя и барханов,
Оскверняли воины-арабы
Храм огня в далеком Исфахане.
И не только вражеские орды
Капищам несли разор великий.
Скандинав бросал на дно фиорда
Одина, и Фрейю, и валькирий.
Непокорных беды настигали.
Славянин топил в реке Перуна.
Из урочищ гнали христиане
Кельтского рогатого Цернунна.
На руинах храма в нильской дельте
Египтянин безутешно плакал.
Не молиться Аполлону в Дельфах –
Там забит каменьями оракул.
Римляне не почитают Митру,
Сирия не помнит об Астарте.
А сегодня дух седого Имра
Покидает плоть священных статуй.
Сталь звенела. Падали кафиры.
По ступеням грубым кровь стекала.
И глумились воины эмира
Над гранитным телом истукана.
Все бродили в поисках сокровищ
Посреди обломков древних статуй.
Шелестом листвы в священной роще
Имр шептал: «Я, уходя, останусь.
Я останусь вышивке, в узоре
На коврах кафирских и одежде.
Эхом оглашать я буду горы,
Странствуя по кручам белоснежным.
Не страшны отныне плеть и плаха
Неофитам – подданным эмира.
Коль придется поминать Аллаха,
Мысленно взывай к владыке Имру.
Чтобы не забыл народ мой имя,
Я останусь в сказках и преданьях…»
И, превозмогая плач-рыданье,
Все кафиры вспоминали Имра.