Он душу вытащил твою и положил на стол.
Разгладил, высушил, убил и воскресил пером.
А после принялся за плоть, и сердце сжал в тиски,
И ты заплакал от тяжёлой, душащей тоски.
Душа податлива, как глина, и он об этом знал,
Вонзил иголки, словно клинья, и показал оскал.
Слова изранили её, а рифма, словно хлыст.
Полуизмученной душе есть выход только вниз.
Поэт читал и хохотал, пожалуй, он маньяк,
А слушатель его рыдал, просил и умолял.
Душа изранена осталась, и рифма, как свинец,
Поэт закончил своё дело, а слушатель-мертвец.