Хотите верьте, а хотите нет,
но это было, всё-таки, со мною –
приснился сон мне странный, тет-а-тет,
совсем недавно, ничего не скрою…
На даче с милой отдыхали мы.
Весенняя страда была в разгаре.
В ту ночь в словах и в чувствах кутерьмы
я почему-то вспоминал о… маме.
И… снился мне экран, среди людей,
где важная, при том, шла передача,
и разговор… о матери моей,
что потерял я, когда был я мальчик.
Уж сорок лет, как и ушла она,
отдав меня отцу по принужденью,
всю жизнь та рана бередит меня,
и сердце не находит ей прощенья.
И… дикторша, как будто, вторит ей,
мол, мать моя на все мои обиды
советует, не обижаться мне,
и… прочитать мой стих из моей книги
под номером в ней… двести сорок шесть.
И, тут же, я проснулся в странном раже,
не понимая сразу, что в том есть,
что явь, что сон, мать мне не снилась раньше.
Я тут же этот номер записал,
боясь, что пробудившись вновь, забуду,
и с трепетом я встречи с домом ждал,
чем может подтвердиться это чудо.
И, что же, подтвердился этот сон –
глазам не веря, в книге я читаю,
что сам я написал когда-то в тон,
и, как бы, сам себе же, отвечаю:
«И мерзость человека, и паденье,
и вдохновение его, и взлёт –
одно имеют общее рожденье,
и он же сам к ним выбирает ход.»
Не верится, но подтверждён итог –
с моим стихом и прошлый стих созвучен,
не сами ли мы выбираем толк,
коль наши стези не благополучны.
Вопрос лишь в том, кто платит за всё сам,
а кто уходит от долгов в забвенье.
Ах, мама, сколько же тебя я звал,
и сколько сам я пробыл в промедленье!..
Я перед этим милой говорил,
что мать моя мне никогда не снится,
хоть я ей и при жизни был не мил,
и надо ж было этому случиться.
А милая твердит – не может быть,
что это всё я для себя придумал,
что всё случайно, надо просто жить,
не отрицая ни сумы, ни суммы.
Вот и не верь при этом вещим снам,
хотя, при том сказать, всё в воле Божьей,
и вечность – жизнь, и вечность – по часам,
и лишь любовь душевная
всё может.