Плоть моя, привычка сына
к матери, огонь из глины,
одиночество-вдовство,
боль от боли, ты чего?
Ты куда при взгляде-вздохе
разбегаешься на крохи,
а в уме, где жизнь ключом,
не гниётся ни о чём?
Продолжая, чтоб мололось
и жилось, себя как голос,
чтоб работа и родство,
время, воздух, вещество,
ты стучишь уже без гнева
в наступающее небо,
в бездну, в землю, в старость-жесть,
и ещё твердишь: «Я есть».
И проткнёшь под осень снова
мякоть яблока лесного
так, чтоб радостно и зло
зубы смелые свело,
так, чтоб здорово и резво
привкус дерева-железа,
запах, смешанный в траве,
прокатился в голове.
Жизнь, подаренная жажда,
даль, приближенная каждый
раз, когда уже не важно,
что там в дымке голубой.
Тело, начатое теми,
кто прощён и понят всеми,
тело-смерть и тело-время,
сочинённое тобой.