Не с кем посоветоваться. Я одна.
Я родимого и родного пятна
Никогда не могла отличить от кровоподтека.
Набивала себе синяки и гордилась всем скопом.
Планочки, звездочки, лычки,
Боли крючки и отмычки,
Любимые знаки отличия
От остальных.
Ударом под дых
За это расплачивалась. Ничего. Оклемаемся сами.
Ах, Мендель, зачем ты игрался с бобами,
Что ты наделал... Этот мышиный горошек
Щекочет мне легкие, сердце ворошит.
Бобы перестукиваются в грудной клетке
Костяшками счетов, горстью таблеток.
Переговариваются изнутри, помимо меня, но громко.
Стеклянные семена и усики ломкие-ломкие.
Сиреневые соцветия дышат, как альвеолы,
Испуская пыльцу асбестового помола.
От нее пятнами солнечными слепота.
Но взамен такой воздух. Я в нем разлита,
Как только снимаю кожу, плевру, плевела, тот излишек,
Который отец темнейших затмений и яростнейших вспышек.
Я допишу, и эти слова в пять минут рассыплются шелухой,
Не злаком, но знаком, что я вдоль звуков прошел.
Я, а не случайный прохожий.
Будь шанс, я бы выбрала то же.
Те же дурные отвары, ту же отраву,
Те же когти мифических и немифических тварей.
Сама бы в себя ввернула те же шурупы в том же порядке.
Порядок тут важен до крайности, на менделевской-то грядке.
Никакого Георгия вам без копья и змея.
Без лабиринта не вскормлено ни одного Тезея.
Интрересней, когда увидит в зеркало Минотавра.
Вот и выяснится, кто тут храбрый,
А кто - только пятки сверкают - от родимых пятен, из родимого дома.
Как говаривал мой незабвенный знакомый,
Все худшее уже позади-с,
Мы родились.