Кодекс джедаев
Товарищ О. Бендер с Зосей
в столовке обедали хмуро.
Македонского знавших лососей
в низовьях святого Амура
вспомнил Остап Ибрагимыч
рассеянно, щи поедая, —
пока Зося, твёрже всех гимнов,
зубрила кодекс джедаев.
Пустокнижие
— Вчера старый дуб обнаружил я с ходом.
Представь себе, Мила.
— Как мило.
— Личинка жука поработала с кодом.
Поверишь ли, Мила?
— Как мило.
— А в дубе нетопырь с мордочкой гордой.
Представь себе, Мила.
— Как мило.
— Сидит над какой — то Книгой потёртой.
Поверишь ли, Мила?
— Как мило.
— А в Книге картинок полно, и — не скучных.
Представь себе, Мила.
— Как мило.
— В той Книге есть даже мы. Неразлучны —
Алим рядом с Милой…
— Как мило.
— Пишут, что мы — твари низшего сорта.
Поверишь ли, Мила?
— Как мило.
— Мандрагоры какие — то. Яблоки чёрта.
Представь себе, Мила!
— Как мило.
— Я как закричу. У мыша дикий ужас.
Поверишь ли, Мила?
— Как мило.
— Вот Книгу забыл, упорхнув… Я, натужась,
принёс её, Мила…
— Как мило.
— Сама убедись: красота неземная!
Не правда ли, Мила?
— Как мило.
— Странно. Не верится: Книга — пустая…
Ни буковки, Мила!
— Как мило.
Взрыв
Читает барышне Жан — Жака фавн.
«А глазки опустила как, взорвав!..
И эти ножки… Ё — моё!»
А ножки те возьмут своё.
Поднимет юбку Дездемона и,
взмахнув ногами оперённымИ,
отдастся в жизни в первый раз.
Сыграет в вечность в первый раз…
Бубнит козлёнок тупо пастораль.
И думает: «Что дальше?… Не пора ль?..
О, этот амбр… Ё — моё!»
А амбр тот возьмёт своё.
Ликуют крылышки и ноздри («Есть!»)
навстречу горней козаностре («Здесь!»).
Конец, пиши пропало, фавн…
«Как опустила их, взорвав!»
Крик
Дождь редко — редко капал,
опорожняя тучу.
Шпанку нежно лапал,
будто в баре лабал
«Бессаме мучо».
Исправленная вишней
карта звёздной тверди
валялась третьей лишней
на тропинке, нижней
из тропинок к смерти.
Она ещё чего — то
ждала от нас и книги,
которую с налёта
прочли мы («Это что — то!» —
сошлись в немом мы крике).
Но что могли ещё мы,
играя в «крестик — нолик»
под деревом знакомым
с трескучим насекомым,
в беседке, где весь столик
изранен именами
существ, нам не известных,
которые их сами
и вырезали в раме
во имя девы — бездны,
нас ждущей каждой точкой
звёздной в окончании
судеб и каждой точной
стрелой, летящей точно
Датчанина молчание?
Быть может, не зарыться
в те облака со стажем,
как медленные птицы
и всадники их — лица
цепные, прямо скажем?
Да, не зарыться, верно.
Не спрятаться — остаться
с терцинами Инферно,
чтоб в первый раз, наверно,
над всем не рассмеяться.
Стрела Антэроса
Я знаю, вы там, за стеною.
Любимы, юны и отчаянны.
Но смертен рождённый женою,
пресыщен земными печалями.
Зачем доставлять пользу Богу?
Бог ни в чём не нуждается.
Разукрашиваете треногу.
Акацией кормите зайца.
Людмила и Раймондс… Я слышу
шелесты книги и плеера.
Им вторит лишь дождь, что, на крышу
спорхнув с облаков, машет веером.
Во дворце Асурнацирпала
так тихо бывало до вечера…
Людмила что — то из Павла
Святого читает от нечего
делать, а Раймондс, довольный
в наушниках ветром эоловым, —
«Барышня, дайте Смольный!» —
посыпает пеплом их головы.
«Раймондс, очнись. Слышишь, Раймондс?
Забыл? Я ведь тоже застрелена!»…
«Lucy In The Sky With Diamonds»…
«…Несть ни иудея, ни эллина»…
Свинья
Так, на «Тихом Доне» притих «Дон Кихот»…
И в альбоме картинки с сухими растениями…
На стене у часов слишком вкрадчивый ход…
Пепельница с двумя отделениями…
А ещё на диване растянулась сама
полуголая тётя Миранда с двенадцатого…
Хоть бы, что ли, прикрылась журналом «Она».
Не с двенадцатого — точно. С тринадцатого.
Со свиньёй что мне делать очередной,
что отец подложил мне родной — для истории?
Что мне делать с его сорок пятой весной?
А ведь есть ещё на девятом: Виктория.
Дура, замерла я. Стою, чуть дыша,
и гадаю о том, где блуждает с бессонницы
вот из этого бренного тела душа…
Накрою — ка пледом бабки — покойницы.
Ну, и всё. Побегу. Как пророков печать,
повернулся в замке чёрный ключик. По лестнице,
с неба наземь, спустившись, пойду отмечать
день рождения свой к упакованной сверстнице.
Но со свиньями, ах, что мне делать, бог мой?
Подложил мне сегодня опять свинку папочка.
Что мне делать с его сорок пятой весной?
А ведь есть ещё на двенадцатом бабочка.
Рукопись в тени
…в глухом саду закатною порою.
Я влажным ветром чувствую тебя.
Приливом аромата ты доходишь
к лицу склонившегося старика…
Х. Борхес. «The Unending Rose»*
как будто кто — то в голове взломал
код доступа в запасный фонд
прекрасная как дерево Йамал
в ветвях которой соловей - архонт
явилась вдруг сама мне Шахразад
язык язык отнялся мой
и мне сказала тихо сходим в Сад
там Книга есть в конце открой
и вместе мы сошли в тот сад витой
и Рукопись нашли в тени
и я открыл её как раз на Песне той
что знали только мы одни
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* «Бесконечная роза» (англ.)