Июльский вечер на Кубани.
Едва заметна листьев дрожь.
А воробьи, в песке купаясь,
Назавтра предвещали дождь.
Вороний ворог – вот умора! –
Чернело пугало-урод.
В индейском головном уборе
Сидел на дереве удод.
Орехи промышляла сойка,
И, до заката в небесах,
Царил-парил кубанский сокол,
И медленно круги писал.
Погасло солнце словно спичка.
Вечерний сумрак – время сов.
Примолкла птичья перекличка
До предрассветных соловьев.
Как проржавелые засовы
Скрипел дергач. Тревожа мглу,
Ко сну звал перепел, и совы
Привычно отвечали: «Сплю-ю».
Над озером, поросшим ряской,
Летучая скользнула мышь.
И ночь накрыла черной рясой
Траву, акации, камыш.
Где племена, народы, кланы?
Над золотом не кружит гриф.
В земле ворочались аланы,
И их предтеча, гордый скиф.
Здесь души мертвых обитали;
Казалось, кости мертвецов,
Веленьем Божьим обретали
Истаявшие плоть и кровь.
Неслышно призывал Аллаха
Сраженный пулею абрек.
И по родной Отчизне плакал
В степи заблудший древний грек.
Хазарин с профилем орлиным
Беззвучно хана проклинал,
Который гордого Эрлика
На Иегову променял.
Томился воин Святослава:
Он вспоминал родной очаг,
И богатырские заставы,
И тяжесть русского меча.
Земля неслышно колыхалась.
Казалось, мертвые не спят –
Все те, кого судьба лихая
Оставила лежать в степях.
Как легкое землетрясенье,
Рябь на поверхности реки.
Дрожали стебельки растений,
И в норах съежились зверьки.
Глядел сквозь облачные клочья
Стоокий Аргус, звездный царь.
И пил неведомый бог ночи
Из рога-месяца нектар.
И. не боясь встревожить тени -
Народы, веры, языки,
Бесстрашно шли ночною степью,
Горланя песню, казаки.