У мужчин галдёж сплошной –
сквозанул Мудищев,
променял их ад мужской
на любовь и тыши...
«Да такое разве скроют,
чтоб в аду и вдруг – разврат?»
Кто-то тут же успокоит,
а быть может, и расстроит:
«Ты чего белугой воешь?
Сам Мудищев виноват!»
Дескать, что он будет делать
при такой кастрации?
Сможет только всюду смело
собирать тампоны с тела
в циклах менструации.
После смерти главарей
волшебство у ведьм пропало,
испарилось у чертей,
вроде, как и не бывало;
лишь Яга и бабки ёжки
обладали им немножко;
и осталась магия
с ними на два лагеря.
Черти хлещут водочку,
со жратвой не густо –
тухлая селёдочка,
горклая капуста.
На мужскую половину
с половины женской
про начальников кончину
сообщать всем мерзко.
Да и бабы не старались,
ведь Лука совсем здоров:
ощущеньем наслаждались,
что на фуй одеть готов.
Им открыться бы народу,
что прошли огни и воду;
что Луке муде пришили;
ведьмам трахалку всучили;
что начальство схоронили;
что на женской половине
хорошо, как на малине;
а Лука уж взял наряд
и эбёт там всех подряд.
Три колдуньи, Клара Цеткин
тоже конспираторы:
по призыву яйцеклетки
(чуть подмылись спозаранку) –
побежали интриганки
мучить «провокатора».
И к тому же довод был:
мол, Лука – от мужиков,
значит, повод в ком-то жил,
что же корчить простаков?
И по этой вот причине
на мужицкой половине
ни хрена никто не знал.
А ЦК всё заседал,
но на заседании
не было внимания,
каждый член переживал:
Бонапарт готовил речи
к душам ада человечьим;
Калита деньгу считал;
а Хрущёв, как паровоз
под парами, громко пукал,
башмаком трибуну стукал,
угрожая: «Покажу
я вам шляпу! Засажу
в позе грамотного рака
не в зипду, а прямо в сраку!..»
Гитлер буром лезет в драку
на затихшего Володю,
предъявляя что-то вроде.
«Мне доказывать не надо,
я досье читал генштаба:
ты на денежку от Шваба
развернул идеи парус,
а её придумал Парвус.
Вова, ты же иудей
в недалёком поколенье;
и соратник твой – еврей
гнул Россию на колени.
И не надо мне теорий –
семитизм с приставкой анти.
Всё былое – для историй:
Вашингтон и Бисмарк, Ганди...
Ты тиран и экспонат,
твой потомок – бюрократ,
и душа твоя с ущербом,
раздираемая гербом –
головами от орлов;
тело тухнет в мавзолее...
Бл*дский порох, я фуею! –
вот ты выдернул улов:
будто рыбку ниоткуда
воспитал себе Иуду,
и нашёлся ведь один,
но не русский он – грузин!»
«Интересное начало
здесь сегодня прозвучало.
Чья корова бы мычала,
но твоя бы помолчала.
Нервный приступ, что ли, Адя?
Ты ведь наших же кровей,
тоже чуточку еврей.
Ты в натуре борзый дядя:
при вступлении в отряд
про коричневый обряд
позабыл с чего-то ради;
Рем-то – пидор, говорят.
А ведь он тебя приблизил,
дал поддержку для начала,
отпорол, но не унизил,
лишь очко чуть-чуть трещало!»
После этого он сразу
треснул Гитлера по глазу.
Политический скандал
вождь Никита разогнал.
Утверждая своё право,
он Адольфу в челюсть дал,
а Володьке хуком справа
и чуть пасти не порвал:
- Хватит мелкой критики,
кухонной политики;
выдвигайте лозунги,
собирайте митинги!»
«Ты уж нас, дружок, прости,
здесь герои не в чести:
раз тебе не страшны колья,
вот и вылезь из подполья.
Не считай себе в обузу
и припомни кукурузу.
Так вот сразу выступать –
отвали, эбёна мать!»
Агентура доносила:
визуальным наблюденьем
установлено движенье
в женской зоне на кибитку;
в ней неведомая сила
всех подряд к себе тащила.
И ЦК постановило:
фугануть туда открытку,
чтобы париться не зря,
в ней запрос от фонаря
(в переводе - анонимно):
почему у вас не дымно?
После памятных событий
(ведьмы правили суды)
было множество открытий
от Мудищевой елды,
расходилось сплетен масса
от каких-то педерастов.
И напуганные души —
(по природе – человечьи) —
оттопыривали уши:
слушай звук, брательник, слушай,
как бы ни было нам хуже.
Не прибавит нам увечий –
за Луку на наши плечи,
за рискованный побег?
Хоть живёт в нас человек,
но, по сути, мы – овечьи
и безропотно страдаем,
тяжкий грех свой искупаем,
может, срок, а может, вечность.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Моя Нинка на поминках
в 9 дней и 40 дней
стол накрыла, как в картинках,
для родни и всех друзей.
Путь на небо через глотку –
помянули все в охотку;
а ведь я пузырил травку
и попался на удавку;
этот шаг мне не простили,
в ад с чертями опустили.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
В эСэСэР или в России
нас чиновники просили:
мол, зарю блаженства жди,
счастье будет впереди,
зубы стисни и терпи,
покоряя все преграды
разработанного плана –
неизбежная награда
точно будет, без обмана!
Дед мой верил и прибрался;
силикоз отца замучил;
я блаженства не дождался
в нерушимом и могучем,
но стрелял в Новочеркасске
в работяг по злой указке.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Мы, конечно, не попали
прямиком в историю:
мы рубили, мы копали,
мы пилили, превращали
в явь вождей теорию;
мы построили каналы.
гроб экономический,
а они вошли в анналы
курсом политическим.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Я – маститый литератор,
а душой давно урод:
поступал как провокатор,
оболванивал народ.
На коллег строчил доносы,
где слова, как будто стрелы,
без каких-либо вопросов
подводили под расстрелы.
Совесть, честь и снов кошмары
поменял на гонорары,
тиражи и продпаёк;
вёл лито, журнал, процессы,
часто ездил по Европе;
молодые поэтессы
ощущали мой фуёк
за щекой, в зипде и жопе:
если хочешь издаваться,
то изволь терпеть, отдаться,
быть козой в овечьей шкуре.
Мои книги не пылятся
из любви к литературе,
а давно в макулатуре.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Я блаженства ждать не стал:
посмотрел на рай правленцев –
рай земной по всем канонам,
и, с отчаяньем под сердцем,
воровал и убивал,
делал грех по всем законам;
прожигал навар с девчонкой;
было следствие – финал:
лоб намазали зелёнкой.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Нас дробили в порошок,
рассыпали, как песок;
и казаки — есаулы
выворачивали скулы,
да нагайками по дыне,
усмиряя в нас гордыню,
превращали в варево
беса государево;
нас гноили по темницам,
прожигали тонкой спицей.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
За побег нас всех накажут –
здесь и к бабке не ходить,
разорвут и сварят в кашу,
а так хочется парить
в синеве на лоне рая,
где житуха неземная.
Слушай, брат, все слухи слушай,
как бы ни было нам хуже...
Ловит Берия Ягу
и давай её пытать:
«На ступе твоей Луку
через Огненну реку
кто велел переправлять?
Говори, эбёна мать!»
Обыскал, письмо нашёл –
Чёрта главного печать.
«Переписка? Хорошо!
Будешь, сука, отвечать?»
Но Яга корявым пальцем
ткнула изверга по яйцам,
он от боли дико взвыл,
машинально отпустил,
тут и след её простыл.
Вова Ленин понтовался:
«Да Мудищев там зажрался!
Прежде чем куда-то сгинуть,
он депешу должен скинуть...»
Член не знал, что от Гиены –
кучка пепла у корыта;
где-то рядом во вселенной
Чёрт отбросил два копыта,
но печать его осталась
и Мудищеву досталась.
Он в ЦК послал пакет,
шлёпнув штемпель для фасона;
ждёт Ягу, а с ней ответ,
но ответа долго нет,
нет в аду и телефона.
Как-никак, а всё же зона.
А Лаврентий рысью к Ёське,
видит: тот зажат в тиски,
а над ним, пыхтя от злости,
Киров, Фрунзе и Бухарин,
с удовольствием на харях,
рвут из жопы волоски,
выворачивают кости.
«Эй, кончайте ваши счёты! –
там Мудищев убежал!»
Киров сразу: «Ну, чего ты?
Дай письмо, кто написал?
Ты поверил старой дуре
и готов орать начать?..
Нет, гляди-ка ты: в натуре –
Чёрта главного печать.
Если это не прокладка,
то в письме всё очень гадко.
Ладно, Коба, быть скащухе,
прокатило в этот раз;
кто был надобен старухе,
мы узнаем здесь сейчас».
Открывают тот пакет,
пригласительный билет
там лежит, на нём: «Никита!
Если хочешь ты досыта
сало кушать и эбать,
то прошу не засыпать.
Ёжки путь тебе покажут,
растолкуют и расскажут.
Прокатила фуя слава
от кибитки по округе:
ведьмы слева, бабы справа,
всех ебашу без подпруги.
И начальство не мешает,
и никто не обижает.
Для тебя любой каприз
на любой солдатской шконке
превратят в один каприс
очень знойные девчонки.
Исполняемый минет –
это круто, это глухо! –
как шекспировский сонет
для взыскательного слуха.
Передай привет ЦК.
Все подробности Яга
уточнит. Ну, всё, пока!
Снизу подпись: ваш Лука».
Киров – признанный оратор
возле революции:
«А Никита демонстратор
подлой проституции.
Сын хохла козлам продался!..
Пусть я буду вовсе гол,
но хочу, чтоб разорвался
революции глагол.
Собирайтесь, люди, в кучу,
я вам правду отчебучу!
Ведьмы, бабы все эбутся,
неужели ж нам загнуться?
Нет, Никита, ты всё врёшь,
просто так не наэбёшь!
Революцию в народ –
всех чертей эбашить в рот!
Округлить их как людей...»
Вот проходит пара дней –
черти морды сквасили:
от начала до конца –
фуем, с помощью яйца –
их опидорасили.
Подвиг в битвах – это норма:
смелость, храбрость, героизм.
Бились все не для проформы
или мелкий карьеризм.
Геббельс позже признавался:
«Хоть мы с Кировым враги,
он с письмом так бесновался –
я ему не в сапоги».
За язык наш, что взять с немца?
О подмётках вёл он речь.
А Серёга – водка с перцем:
мужиков сумел зажечь.
Бабы сразу учудили
настоящий тарарам:
и к мужчинам приходили,
и ласкать себя просили
и таскались по углам.
Зоны жили вне законов,
не было полиции,
но и не было поклонов,
выросли амбиции.
Хапнуть власть пытались сразу
адские католики.
Но не приняли заразу
мусульмане для экстаза,
даже алкоголики.
А Махно сказал: «Орлята!
Вера – сказка детская.
Наше общество, ребята,
будет очень светское.
Все политики кричат,
хвастают свободами,
а потом в ярме мычат
глупыми народами.
Видел я в гробу давно
дело иерархии:
что ни власть – одно говно,
окромя анархии!»
Стали что-то там решать
в поисках согласия:
разбирать ли, оглашать,
осудить или прощать
воли безобразия?
Кое-кто ЦК ругает.
Но Никита ведь хитёр:
жопой сроду не виляет,
всё с кем надо перетёр.
Разбирательства по делу
были не бумажными,
слушались присяжными;
подошли заужено –
судьями заслуженных.
Был заслушан обвинитель,
говорил он ё-моё;
а инстинкт как искуситель,
и Мудищев – исполнитель
подытожили своё.
«При такой тотальной слежке –
ад, система создана,-
нам бы дали «на орешки»,
коль узнал бы сатана.
Потому в большом подполье
(перевод – конспиративно)
долго гнули злую волю,
хоть ни в кипиш, но активно!»
А ЦК, ну, как ягнята,
не пришей зипде матрас.
«Мы для общества, ребята,
это значит, — всё для вас.
Реваншизмом это пахнет
и борьбой за наш престол.
Не учли вы только — жахнет
головёнкой вас об стол
и начистит сильно харю
гегемон наш – пролетарий,
ведь народ за нас пошёл.
Козни правду не проглотят!
Ишь, устроили здесь суд.
Да вас бабы всех утопят,
если разом обоссут...»
Тут Лука мигнул колдуньям:
«Не забыли хоровод?
Поддержите, как певуньи,
покружитесь, как плясуньи,
вы же всё-таки не лгуньи,
вы же всё-таки народ!»
- Эх, грёб вашу мать!
Докопались опять.
Тянут разговоры
судьи, прокуроры:
что-то всё пытают,
душу вынимают.
Если объективно —
на душе противно.
Гей, гей, гей! Разогнать бл*дей!
И Луку отпустить скорей.
Гей, гей, гей! Разогнать бл*дей!
И Луку отпустить скорей.
Вместе с фуем офуенным
офуенно нападать.
Вместе с фуем офуенным
фуеватых раскачать.
Вместе с фуем офуенным
отфуярить скорый суд,
пусть потом всенепременно
этот самый фуй сосут...
За Мудищева с поддержкой
делегатки зоны женской:
«Вы – толпа, точнее – стадо,
вами рулят, как хотят.
Головой работать надо,
чтобы кушать шоколады,
не выпрашивать награды,
чтоб попасть в калашный ряд!»
Как все дамочки узнали,
что Мудищеву грозят –
зараз судей разогнали,
оппозицию подмяли,
по домам идти велят.
«Хватит злобной тирании!
Критикуйте, только так.
Ну а тех, что всё забыли,
живо сядут на кутак!
Эблей больше занимайтесь,
это всё-таки любовь.
Сексуально наслаждайтесь:
мужики – елду готовь!»
А Лука ещё добавил:
«Сатана нам бал не правил.
Этот суд перенесу
семечком по пенису!»
Эпилог.
Зоны вскорости срастили,
прекратили онанизм,
на собрании решили,
что в аду как коммунизм:
им жратвы из адской кущи
предостаточно уже:
можешь – жижу, можешь – гущу,
как захочется душе;
жить под лозунгом природы
«Эбля – благо для народа!»;
а за Крым и Потр-Артур
снять с Хрущёва восемь шкур,
растянуть на пяльцах
и отрезать яйца.
Бюрократов аппарата
бизнеса-политики,
как и суть матриархата,
без посредников и блата
офуярить критикой;
разнести самцов по кастам
и ввести разряд и чин;
похотливым педерастам,
бывшим в образе мужчин,
не искать какой-то кары –
извращенцев гнать под нары
в силу множества причин,
чтоб жилось паскудам сладко –
сделать в жопе бабью матку.
Фридрих Энгельс возражал:
«Это порно и разврат!»
Но народ не отступал:
«Мы не знаем, – говорят.
- Мы не знаем, что такое
этот самый есть – разврат.
У нас дело всё простое:
разик в рот, да разик в зад!»
И вождём Луку избрали
за заслугу столь большую,
а ещё голосовали:
монумент воздвигнуть Фую
из бетона и гранита,
чтобы не были забыты
в нас уроки тех баталий,
жоп, грудей, мудей и талий.
На земле вы как хотите –
выбирай, не выбирай,
хоть грешите, не грешите –
всё равно придёте в рай!
***