Надо жадного слова «я живу»,
каплю моря, вбитую в мураву,
корня дна, чья рослая сила слепо
убегает из чернозёма в небо.
Слово-яблоко, вдруг рассыпаясь на
продувные смыслы, припарки сна,
призрак жизни, бездны с дождём и кровом,
набрякает тёмным усталым зёвом.
На язык, наощупь, на вслух оно –
невпопад, не на; руку, не дано,
наразгад из мозга, не по науке,
вынимая вещие дни и звуки,
называя мир, заводя письмо –
не о том, не то;, что есть, не само –
за обиду млечную человечью
оставаясь вещью и верной речью.
Это море, вспененное в закат
бороздой событий, и самый ад,
где оно, то встав, то ложась стеною,
в черепицу волн – говорило мною.
И смотря на бешеное родство,
понимал, наверное, я его,
отмечал, как мощно, легко и скоро,
наливаясь криком того раздора.
Запалялось слово из прошлых книг,
поднимало дремлющий свой язык,
и по-птичьи солнцу на небе веря,
приручал я море, как будто зверя.