После смены тяжёлой, немного поддав,
перечтём про себя Мандельштама,
пусть на плечи нам бросится век-волкодав,
обегая расстрельные ямы.
И вгрызаясь в согбенные сменой хребты
и портвейном помятые лица,
он ложится, как тяжесть могильной плиты,
на политую потом землицу.
А из памяти плавно течёт Енисей,
но не рядом, а где-то далече.
Отвернись - и навалится тяжестью всей
волкодав на усталые плечи.
И обронит, как шапку, хоть пей, хоть не пей,
не в рукав, а в заулки столицы.
Позабудется шуба сибирских степей,
и до боли знакомые лица.
И никто не вернётся с прошедшей войны -
кто погиб, кто добит лагерями.
Только память крестами на рамах двойных,
только стёкла, дрожащие в раме.
Завтра новая смена. Заветам верны.
Каждый знает - сумею, сподоблюсь
век дожить, "под собою не чуя страны",
воспевая гремучую доблесть.