На цветной и обширной земле
Не останется белого цвета:
Он уйдёт под лучами рассвета
И осядет на вешнем столе.
И потянутся руки тогда,
И наполнятся кровью бокалы,
Вознесутся колонны и залы
До перин, до шатров, навсегда!
Что огонь, что часы - всё равно,
Грусть и счастье всё тянут канаты,
Только братские рвутся гранаты,
Только тают лавины давно...
*
*
*
*
*
*
*
*
А лёд, что сковывал камни пустоты, треснул и осыпался осколками заголовков и деталей, и камни столкнулись, и разжёгся свет. Разжёгся. Вспыхнул. Выгнал из душного вагона, промчал через лезвия зеркал чужих галактик, через золотые камеры и сотни указательных пальцев, на другую сторону, туда, где должно было идти.... идти.... и лицезреть.....
И он увидел... Неумолимые циклы запоздалых компенсаций вращались с новым дыханием. А он всё шел, с трудом отличая сон от реальности, смелость от безрассудства, свободу от одиночества, лишь только тихо и неуверенно радуясь.