Убейте меня, посадите труп в электричку, никакой разницы, зато я как бы не мертв: мешок мяса по железнодорожным путям катается.
Начну гнить в тепле электропечей. Поставьте, посадите фикус или фиалки, охраняйте в прошлом живую клумбу, не дайте на закуску обрыгам. Да, я умер, но в тамбуре и около обрыва слышны так чётко отголоски моего рыка.
Убейте меня, скормите кошкам. Пусть не нарушится инь-ян. Разрубите на крупные куски и бросьте их свиньям.
Впрочем почти нечего есть:
два килограмма съел Пааво сам , остальные — шестьдесят восемь килограмм пафоса.
Топите в мешке.
Я не святой, нахуй меня на люстру?
Кладите руки поганые, что это пишут, на рельсы, если продолжу творить. Отдайте чайкам язык, вместе с ними глаза, а дальше разорвут всего, останется пуст ящик, ибо я весь такой блестящий.
Я удивлён, торжествуя, почти парфюмер.
К толпе, ко рву. Умер?
Это беспощадно и столь же бесполезно.
Кто — вылеплен из снега, кто — выкован из железа. Любая шутка — огонь, любая острота точит. Я так просто не сдамся, ублюдки. Точно.