Их на расстрел вели – они смеялись.
Шутили. Колким афоризмом
в толпу бросались, словно горстею монет.
А палачи кровавой злобой наливались –
какой же шарм, когда на казнь идёт эстет!
Они смеялись / будто в смерти столько смеха/ –
наполнить смыслом эти несколько минут.
Порочный век в порочной сути человека.
Они не ждали, что простят их и поймут.
Ни в чести – дело, и ни в прочей лабуде.
Есть птицы, чей полёт пронзает с треском небосводы.
Они – повсюду, и тем временем – нигде.
Никто не знает истинную цену их свободы.
Их на расстрел вели – они смеялись.
Так от души. Как будто не в последний раз.
Они красиво с жизнью расставались,
держа в руках почти невидимую масть.
Они смеялись, не изгадив этот миг.
Нет, не в лицо… А как-то искренне и чисто.
А в небесах всё то же журавлиный крик
вновь заставлял их в эту жизнь по-своему влюбиться.
Средь бела дня не жгущим факел есть над чем смеяться
так, что перед ними даже смерть умрёт от ужаса
иль счастья.