Би-жутерия свободы 118

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 118
 
– Я отношу вас обоих к касте высоковольтных, неприкасаемых писателей, пылящихся на полках, что способствует растлению долголетних растений, – резанул с плеча Гастон, – учитывая, что писак выдающих больше одной, двух качественных страниц я считаю конъюнктурщиками. Ещё какие-то 20-30 лет и вас никто не сможет прочесть из подрастающих полчищ маленьких безграмотышей. Ваши, Опа, так называемые озарения и Садюгины помутнения рассудка, низложенные на покорной бумаге, порядком  достали. Поставщики горячего пунша надежд из вас никакие.
– Вам многого не дано понять до конца, Печенега. Вы явно не осознаёте, что за мной стоит меховая иншуренсная компания «ЦиГЕЙКА». – щёки Опа-наса запунцовели, – ужас охватывает меня железным обручем от одной только мысли, что наша галактика Млечный Путь столкнётся с ближайшей галактикой Андромедой и никто, понимаете никто не сможет прочесть даже предисловия к моим фантастическим книгам, опираясь на элементарные знания! 
– Ничего более трагичного и предположить нельзя, но в отличие от вас, Амброзий прямой как узкоколейка без семафоров. Ему, смешивающему краски слов, по призванию своему – технарю, выглядящему отрешённо, как задачник Арцыбышева для средней школы середины прошлого столетия, не даёт покоя эпистолярная мастерская амбиции. Если сильно постараться, то можно разглядеть в нём в лупу иррационального конвоира арестованного слова. Он впал в унынье от самого себя, и вытащить его оттуда представляется непосильной задачей. А ведь для мастера слова обязательны, выдумка и доля оптического обмана с примесью авторской лжи. Вот почему Садюга не преуспел на писательском поприще, а вы всё изобретаете четырёхстопный собачий ямб в вашем «Водосборнике стихов» в расчёте, что над головой засияет нимб.
– Осведомлён как никто. Садюга, родившийся во времена, когда приёмщик Ян Тумаки требовал поручительство для сдачи стеклотары, при всём своём желании не может расстаться с деревянно-убогим лексиконом пролетарской писательницы – дебютантки публичного дома «Одна на всех и все на одного». Ни для кого не секрет, что его притягивает пчелиная колода, разыгрывающая фосфоресцирующую карту несостоятельности великомученика. Но ему так и не удаётся распознать величину потребностей ненасытных приобретений, оторваться от них и заняться культивацией кульминационного исхода, встав на раздачу человеческих благ и чужого добра на забинтованной снегом дороге, с замусоленной простынёй облаков, застлавших ультрамарин неба. Ему не дано проникнуть в буквенное изображение поломанных словесной бурей рёбер рыбацкой лодки или вышедшей из употребления буквенной рукояти. И уже совсем бесполезно объяснять ретрограду Садюге чёрный звонок надсадно кричащей рапсодии рэпа.
Как бодался телёнок с дубом, так рэп царапался в ушах, в запале невнятного спора, созывающего откормышей на сеанс лингвистических испражнений. О чём повествуют неудачливые исполнители в раскачивающихся строчках, никому не доступно, но впечатляет сама экспрессия. Их искусство не пополнит партерные ряды Амброзиями и Полиграфами, гончарные изделия которых напоминают поделки мастеров спорта. Они не введут меня в соблазн бесцветными отговорками, вроде той, что хлебная корка на десерт под «Мусс-танго» – непозволительный шик.   
– Не могу не согласиться с вами. Для меня люди, что дома – со временем продаются. Но не забывайте, Опа, что на сегодняшний день пыжащийся Амброзий Садюга несмотря на своё широкое поле бездеятельности остаётся столпом эмигрантской культуры. Садюга – это своеобразная метрическая система здешней литературы, а  глаза у него посажены так близко, что даже я отхожу подальше, как опытный тренер лошадей на покрытом туманом ипподроме. Только в отличие от него вместо хлыста мне приходится пощёлкивать языком и дико гикать, гоняя взмыленных животных по кругу.
– Не пугайте, если  Амброзий Садюга метр, тогда я полтора. Гастон, я не ищу тёпленького местечка обагрённого кровью, сливающейся в чан под безжалостной гильотиной критики. Палачи не остаются без работы. Они пристраиваются в ночные клубы вешателями одежды. Но зачем вы чихвостите всех со своей редакторской колокольни? Смотрите, не свалитесь, как мягкосердечный Квазимодо. Вас-то никто не соберёт. Согласитесь,  графоман – слово ёмкое и звучит гордо. Кстати, в бытность свою я с Амброзием на продуктовую базу «Net cost» ходил, когда сам закупался или для прогулки сопровождал его. По дороге он мне доказывал, что баранина на рёбрышках помогает от рёберной невралгии (ещё одна цитата, выдернутая из посредственных стишков Марика Мастур-бей «С моноклем ни в одном глазу»).

Чуем с голодухи спазмы –
быт обстреливает метко.
Возвращаемся мы с базы
в календарную рулетку.

На вопрос мой не ответит.
Выключен автоответчик.
Молча пыжится в берете
деланный антисоветчик.

Выскажусь – поморщит носом,
(мы ж обидчивые дети),
и не пользуемся спросом
у читателей и в «свете».

Вновь рубильником поморщит.
Знаю, мой дружок бестактен.
Как бы дать ему «по морде»,
думаю в последнем акте.

Сам с собой сгораю в спорах,
лебедем взвиваюсь к выси.
Нам вдвоём уже сто сорок.
Да... по-разному мы мыслим.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #119)