Никто не хочет быть распятым.
У всех в мечтах с младых ногтей
быть знаменитым и богатым,
но жизнь-паскуда звездюлей
нам отсыпает много чаще,
чем нежно треплет по щеке.
В сравнении порою слаще
бывает смерть. В её руке
мы все равны, как жемчуг в бусах.
И академик, и клошар.
Она одна для всех. Для труса,
для смельчака. И млад, и стар
её боится до икоты,
не понимая одного —
она не превышает квоты,
она сверх нормы никого
не призовёт. И ей несладко
самой. Она всегда одна.
Ей не с кем рюмочку с устатка
поднять. Высокая стена
меж ней и теми, кто не в бозе.
А те, кто в нём... Какой с них спрос?
Они беззвучны в рифме, в прозе.
Они не помнят майских гроз
и стуж январских. Молчаливы
они в посмертии своём.
Они в посмертии счастливы.
И мы того же не минём,
как ни боялись бы нежизни
при жизни. Так заведено
и в нашей ветренной отчизне
и в прочих. Старое кино
от Бергмана весьма правдиво.
Страшна не смерть, а смертный час.
А, впрочем, страх лишь тех, кто живы,
терзает. Страх, живущий в нас,
умрёт немедля вместе с нами.
Вся боль, все муки — для живых.
А смерть спасает нас. Веками.
От жизни. И от нас самих.
22.04.2018
Иллюстрация — Жан-Франсуа Милле «Крестьянин и смерть».