Двадцатый век на финишной прямой,
но срок раздумьям вновь нетленен:
кем был, звездой иль сатаной,
для нас великий Ленин?
Его приход не равен был Христу,
не совершал он исцеленье
от той болезни, что скоту
и то – как посрамленье!
Неужто усмирить людской разлив -
как будто пальцами прищёлкнуть?
Ужели, брата схоронив,
он должен был умолкнуть?
И разве, как языческий тотем,
что жаждет жертв с большой любовью,
он был у власти лишь затем,
чтоб руки вымыть кровью?
Ни Ленин ли сказал тебе и мне:
«И нас повесят на постромке,
когда насытятся вполне
свободою потомки»?
О как, трагедию его замяв,
льстецы резвились на поминках,
вовсю предчувствуя забав
всемирных на кровинках!
И вот теперь, когда уже исход
почуял чёрный век двадцатый,
я знаю: проклят тот народ,
которым гении распяты!
1993