Беглец

(Дагестанская поэма)

Россия! Бей в тревоги барабан,
Резню и беспредел останови.
Вчера – Чечня, сегодня – Дагестан,
А завтра весь Кавказ уже в крови…
Когда же долгожданный мир придет?
От смуты все давно уже устали.
Ты слышишь, как в сердцах твердит народ:
«Как жаль, что нет тебя, Иосиф Сталин!».
…Кавказских гор высокие хребты
Подернуты зловещей пеленой,
И почему-то пахнут все цветы
Острее, как всегда перед войной.
Поникла и пожухла лебеда,
Все ниже ясным днем полет орла.
Сюда пришла великая беда.
В церквях давно не спят колокола.
Не каждого упросишь храбреца
Пройтись хотя бы рядом с Хал-Килой.
Взбешенного, во гневе жеребца
Обходят даже волки стороной.
Но праведен ли этот страшный гнев,
Что разделил народы пополам?
Не всяк ответит ныне, жизнь презрев,
Пусть даже исповедует ислам.
Война тебе, Россия, не нужна.
Как жили мы! И весело, и дружно!
Но коль идет среди своих она,
То, стало быть, кому-то это нужно.
Возможно он – известный ваххабит.
Возможно, в разговоре интересен.
Возможно, одарен и башковит,
Но для него Кавказ сегодня тесен.
С улыбкой дерзкой смотрит на Коран:
Его персону даже не смущает,
Что убивать своих и христиан
Аллах (читайте!) строго запрещает.
Но смертоносцу, в общем, все равно –
Единоверцы или христиане.
Его интересует лишь одно:
Побольше бы зелененьких в кармане!
Но для наивных он твердит иное:
Коран готов при всех поцеловать,
Мол, думает о мире и покое,
Не хочет воевать и убивать.
Среди наивных был и ты, Ага,
И верил слову каждому бандита,
Который утверждал: щадить врага –
Поступка ниже нет для ваххабита.
Потом тебя с друзьями уверял,
Что жизнь, как рай, под знаменем ислама.
И в сторону России заставлял
Стрелять – в учебном центре – стоя прямо.
Тобой гордились и сестра и мать,
И земляки, что жили здесь, «под крышей».
Но только вскоре стал ты понимать,
Что не на ту, увы, дорожку вышел.
Твоих родных, семью, не сберегли.
Как только домочадцы заболели,
Их домик по-предательски сожгли –
Ни мать и ни сестра не уцелели.
Аллах акбар! Зачем позволил ты,
Чтоб совершилось на земле злодейство?
Чтоб прорастал бурьян, а не цветы,
Не вера верх брала, а лицедейство?
А ты, Ага, себя считал орлом,
Хотя и слыл всегда идеалистом.
Но вот теперь крадешься за селом,
Где спит сентябрь в ущелье каменистом.
Здесь ты мальчишкой камнем щеки тер,
Чтоб борода твоя росла быстрее,
Наивно верил в сказку древних гор.
Но вот, Ага, теперь ты стал мудрее.
Своих друзей вчера ты оценил…
Когда признался, что сбежишь, Султану,
Он вдруг за всех открыто заявил,
– Ты изменил не нам, а Дагестану!
… Твой лучший друг вдруг стал неумолим.
Косыночку зеленую, как знамя,
Приблудный ветерок трепал над ним:
– Так с нами та, Ага, или не с нами?
– Об этом и тебя спросить хочу,
И повторять, Султан, я не устану:
Ты веришь мафиози-палачу
Или, как я, родному Дагестану?
– Так видно предначертано судьбой, –
Сказал Султан, и я тебе отвечу:
– Иди, Ага, но горе, коль с тобой
Я хоть однажды на дорожке встречусь.
Ударил гром от столкновенья вер
(а вера не приходит, как каприз).
Аги дорога поднималась вверх,
А их дорога опускалась вниз.
Дорога вверх! О, как ты нелегка!
Но мы однажды, лишь тебя избрав,
Карабкаемся смело в кровь бока
И сердце беспокойное содрав.
…В обход горы Ага не шел, а лез
По склону каменистому все выше,
И не заметил, как наперерез
Ему солдат в десантной форме вышел.
За воротник парнишку придержал,
Ага подумал: «Руки, как стальные!»
А тот чуть слышно прохрипел:
– Кинжал!
Когда отдал, спросил:
– Где остальные?
В ответ беглец невнятно промычал,
Мол, ничего об остальных не знает.
– Ну а кого внизу ты повстречал?
Или твоя моя не понимает?
– А этих… Если ты спросил о них,
Так, пацаны, знакомые по «бурсе».
О чем-то вдруг задумался на миг,
Добавил только:
– Где сейчас, не в курсе…
В грудь било сердце, словно конь копытом,
Глаза от пота застилал туман.
«Сейчас столкнет – и дело шито-крыто.
Прощай, – подумал, – милый Дагестан!»
Но суд вершить солдат над ним не стал.
Перед собой не видел он врага.
Лепешку из-за пазухи достал.
– Жуй, парень. Как зовут тебя?
– Ага.
– Ага?
– Угу… – и улыбнулся вдруг.
От страха не осталось и следа.
Прислушался: как тихо-то вокруг.
О, было б тихо-мирно так всегда!
Глаза мальчишки наполняла грусть.
«Куда иду? Как объяснить ему?
Никто мне не поверит, ну и пусть.
Как видно, приношу я всем беду..»
– Ты что, Ага, однако, загрустил?
Не спросишь, как зовут меня. Все мнешься.
Мечтаешь, чтоб тебя я отпустил?
Рассвета, что ли, парень, не дождешься?
Ну отпущу сейчас, а ты – к своим.
Расскажешь, что один я – наблюдатель…
Давай пока чуток поговорим:
Кто я, Андрей? Чужак-завоеватель?
Молчишь, ну что ж, а я вот так скажу,
Пока ты мой заканчиваешь ужин:
– Кавказ сегодня, ясно и ежу,
Как часть России, нам спокойный нужен.
…Мечтательно на небо посмотрел.
– Видал, звезда на севере упала?
А как бы я, о Господи, хотел
Стоять не здесь, а там, в горах Урала.
В Серове у меня осталась мать.
И что в Дагестане я, не знает.
Тебе, Ага, конечно, наплевать,
Как за меня она переживает.
Ее достала, словно нож, война.
Да и кого, скажи-ка, не достанет.
Семнадцать лет, считай, она одна:
Отец, Ага, погиб в Афганистане.
Он замолчал и горестно вздохнул.
Вдали зарокотали пулеметы.
Андрей, воды из фляжки отхлебнув,
Сказал: «У нас с войной свои есть счеты…»
В ночной прицел привычно посмотрел,
Навел куда-то пулемета дуло,
И, как молитву, тихо вдруг запел,
Что память сердцу в этот миг вернула:
« Я бы отдал бы все,
Чтоб один только раз
Мне б увидеть живым
Дорогое лицо.
Много нас, много нас,
Кто по снимкам знаком лишь с отцом…»
– Мы, – вдруг сказал, – как капли две с отцом.
Как будто смог во мне он повториться.
Фигура, руки, ноги и лицо…
Вот можешь сам, коль хочешь, убедиться.
И парню фото бережно подал.
– На Гиндукуше малый перекур….
Тогда с дружком его фотограф снял.
А друга звали… Сам прочти…
– Тимур?
– Ну да, Тимур! В письме отца читал,
Как моджахедов тот «плясать» заставил.
Отца, а он был ранен, прикрывал,
И до подхода наших не оставил.
Не веришь мне, Ага, ну что застыл?
За пустобреха держишь, балагура?
Я из письма и слова не забыл…
– Постой, Андрей! Я это… сын Тимура!
Такая фотка тоже есть у нас.
Была точнее… С домом все сгорело.
И твой рассказ, поверь, меня потряс.
Ты мне, как брат, скажу об этом смело.
…Гора с горой не сходятся вовек,
Но в океан всегда впадают реки.
Тебя зовут, ты слышишь, человек,
Добра объединяющие мекки.
Исчезла недоверия стена,
И звезды удивленно наблюдали,
Как на вершине N два пацана
Друг друга, как родные, обнимали.
– Я письма, – продолжал Ага, – читал.
В них часто погружался, как в нирвану.
Аллах, прости! Но я проклятья слал
Забравшему отца Афганистану.
Да, твой отец был самый лучший друг.
Мой звал его не Сашей – Искандером.
О, сколько твой отец имел заслуг,
Для моего всегда он был примером.
Мужчины были! Просто молодцы!
В горах Афгана и погибли оба.
Такие вот у нас, мой брат, отцы:
Святую дружбу пронесли до гроба.
… Вдали затараторил пулемет,
И горы отозвались дробным эхом.
Потом ожил тяжелый миномет,
Залился, словно филин, злобным смехом.
Андрей тот час же рацию включил,
Достал планшет и чистые листочки.
Корректировку на огонь вносил,
Пока вдали не замолчали «точки».
Ага за ним внимательно следил,
И, как солдат, ни разу не пригнулся.
Андрей парнишки смелость оценил:
Впервые в этот вечер улыбнулся.
– Прости, Ага!
– За что же, брат Андрей?
Что б не случилось, я тебя не брошу…
Забрав отцов, Аллах на сыновей
Переложил нелегкую их ношу.
– Ага, как брата, ты меня пойми.
Спускайся вниз. Увидимся мы скоро.
Да, вот еще… Кинжал-то свой возьми.
Он для тебя, признайся, очень дорог?
– Его хранил до службы мой отец.
Досталась мне в наследство и папаха….
Я – боевик! Хотел сказать – боец,
Защитник веры истинной Аллаха.
– Вот это разговор у нас пошел.
Ведь я христианин, считай – неверный.
– Ты защищать, Андрей, мой дом пришел,
И не дави, пожалуйста, на нервы.
Он кулаки свои до хруста сжал.
– Давай поговорим же, как мужчины.
Другой я веры, но и то сбежал.
А значит, были, брат, на то причины.
В учебном центре предают ислам,
Прикрыв себя личиной ваххабита.
Когда берет заложников имам,
Чем лучше он отпетого бандита?
Нам с мамой и сестрой сосед открыл
Глаза на то, что в мире происходит.
«Пока Ага беды не натворил, –
Он говорил, – пускай скорей уходит.
Здесь на простых людей наводят страх.
Стал ваххабит, как пугало, в народе.
Нас не простит, поверьте мне, Аллах.
Пускай скорее ваш Ага уходит».
А эти взрывы в спящих городах…
Их много, уверял сосед наш, будет.
Нас не простит, поверьте мне, Аллах.
Нас проклянут по всей России люди…
Он ранен был и болен ко всему,
Переносил страдания и муку.
И благодарен я, Андрей, ему
За эти откровения, науку.
Прикинул я своею головой,
Как стал Хаттаб для ваххабитов другом?
И почему беседует с Москвой
О Дагестане Мовлади Удугов?
И я к такому выводу пришел:
Мир на Кавказе в планы их не входит.
Идет война – им это хорошо.
Всем место есть в кровавом хороводе.
Бандитов, наркоманов, террористов
Зелененькие только и влекут.
Они, как мухи, налетели быстро
Туда, где деньги грязные текут.
Вот для кого Кавказ сегодня – рай,
Андрей, не для простого человека.
Наш некогда гостеприимный край
Стал бандитизма и разбоя меккой.
Конечно, есть немало и других
Заблудших, как товарищ мой – Султан.
Но он, Андрей, теперь похож на них,
На тех, кто разрушает Дагестан…
– Молчок, Ага. Внизу собрались гости.
А если гости, надо угостить.
Но что же вы, не скромничайте, бросьте!
Спасибо, что решили навестить.
Ага, прошу, давай гони в ущелье.
Как видишь, начинается прием.
Но у меня какое угощенье?
ПК и магазинов пять при нем.
В лучах луны его глаза блеснули.
Ага хотел уж было возразить,
Но только засвистели рядом пули.
А пуля – дура, может и сразить.
Бандиты постепенно окружали,
В ущелье, будто кобры, залегли,
И под прицелом высоту держали.
Ужалить, только двинешься, могли.
Ага за камнем словно растворился,
И вниз по стенке тихо соскользнул.
Ни разу по пути не оступился.
Ни змея и не птицу не вспугнул.
Он знал, куда идет, и где заляжет,
И где обзор прекраснее всего.
Но пятки наступавшим не покажет,
Андрея не оставит одного.
Хоть вызовет солдат себе подмогу –
Когда она, желанная, придет?
Пока десант найдет в ночи дорогу,
Андрей в неравной схватке пропадет.
… Ага из ножен вытащил кинжал.
Собрался, как орел перед полетом,
Увидев, что Андрею угрожал
Из-за скалы бандит с гранатометом.
Ему осталось на курок нажать
И камень – щит солдата – разлетится.
Ага вскричал ужалено:
– Лежать!
А сам слетел к боевику, как птица.
Отведал крови вражеской кинжал.
Ага не знал, кого он уничтожил.
Знал лишь одно: в беду дружок попал,
И коль не ты, то кто ему поможет?
Его огнем с горы прикрыл Андрей,
И волны окружавших отступили.
Идет война – и ты бандитов бей,
Пока тебя бандиты не убили.
Так думал он. Так думал и Ага.
Сердца их одинаково стучали.
И вместе дружно общего врага
Они огнем губительным встречали.
Вот на исходе весь боезапас,
Но камни и ущелье все стреляют.
Прикрой надежней мальчиков, Кавказ!
Они тебя сердцами прикрывают.
Но вдруг умолк Андрея пулемет.
Под камень кровь солдата просочилась.
Ага один неравный бой ведет.
Там, на вершине N, беда случилась.
Парнишка шаг за шагом отходил,
И в горы выше, выше поднимался,
Туда, где друг под пули угодил,
На мине сам чуть-чуть не подорвался.
Но вот Ага на месте, рядом с ним.
– Аллах акбар! Мой брат, о чудо, дышит…
В огне боев, порою, днем одним
Мужчины вырастают из мальчишек.
– Смотри, Андрей, что я принес с собой.
Вот пулемет… Еще два пистолета.
Патроны, как положено, с тобой
Продержимся, уверен, до рассвета.
Он передернул РПК затвор,
Но вдруг, как бочка с порохом рванула.
Пуская НУРСы из-за темных гор
«Вертушка» черной тенью к ним скользнула.
… Ага очнулся от толчка в плечо.
Его спросил боец:
– Идти-то сможешь?
Ага кивнул.
– Как видно, горячо
У вас тут было… Да, не твой ли ножик?
– Не ножик, а кинжал! Мне от отца
Достался, только школу я окончил.
– Понятно… Ты не знаешь молодца,
Которого так мастерски прикончил?
И без эмоций паспорт протянул.
– Таскал с собой парнишка, как ни странно.
Агу как кто-то плетью стеганул:
«Не может быть, ведь я убил … Султана!»
Боец еще о чем-то говорил,
Но слов его уже не слышал горец,
Беззвучно он губами шевелил,
Одно лишь слово с них слетело: «Горе!»
Кому, Султан, ты горе предрекал?
Нагнать хотел на друга больше страха,
И если ты его мишенью  стал,
Свершилась воля высшая Аллаха…
– А где, – побеспокоился, – Андрей?
Могу ли я его увидеть снова?
– Конечно! Он сейчас живых живей.
Хотя по эти…, в общем, забинтован.
И вот Ага Андрею руку сжал.
Она была горячая, как пламя.
Потом в его ладонь вложил кинжал.
– Пусть будет у тебя, Андрей, на память.
И вдруг заплакал, как уж не крепился:
– Как хорошо, что жив… Есть Бог на свете…
Однако, брат, в рубашке ты родился…
Тот улыбнулся:
– Нет. В бронежилете.
Над высотою N встает заря,
Как знамя, водружаясь на верхушке.
А над горою, как орлы, парят
В ракетном оперении «вертушки».
За высотою будет высота,
Еще немало предстоит работы.
Но все же, говорится, неспроста,
Сердца – вот наши главные высоты.
Удастся их сегодня удержать –
Любой хребет Кавказа мы осилим.
Не силою лишь надо поражать,
Но мудростью, великая Россия!
Тому, кто эту истину поймет,
К победе будет путь всегда короче.
Но почему-то ставит пулемет
В горах Кавказа только многоточье…
 1999 г.