"Кулаки, мироеды, враги народа!"- Так называли всех, кто своим трудом зарабатывал себе хлеб, своими мозолистыми руками вел хозяйство, растил детей, а детей в крестьянских семьях обычно бывало чуть меньше десятка, а то и больше, содержал работников, кормил и одевал, если Бог обделил сыновьями. Это крепкие мужики, взвалившие на свои плечи тяжкий груз работ и забот, и не требующих от государства подачек, а рассчитывающих только на себя самих. НЭП (новая экономическая политика) дала свободу предпринимательству, позволила крестьянам иметь земельные участки в личном пользовании и разрешала иметь наемных работников. И вдруг, начавшаяся коллективизация хозяйств, поставила все с ног на голову, то есть то, что наживалось кровью и потом, все надо было отдать колхозам...для всех, среди которых были и несусветные лодыри. Крестьян начали душить продразверстками, когда изымалось все, что считалось в хозяйстве излишним. После свободного дыхания НЭП стала затягиваться удавка на шее хозяйственного мужика, и не только...страдали все крестьяне. Началась борьба с кулачеством.
Под эту статью попал и Самойленко Семен, у которого была большая семья: восемь детей, старики-родители, брат-инвалид, потерявший ногу в гражданскую войну, и сам Семен с женой Дарьей. Все жили под одной крышей, имея свои обязанности, и ведя общее хозяйство, благодаря которому они сами жили и помогали землякам. Сам Семен не считал себя кулаком и врагом народа, а скорее наоборот - помогал тем, кому считал нужным встать на ноги, за что его и уважали земляки. Его знали все - от мала до велика...И вдруг!...Как снег на голову..." Ты - кулак, мироед и враг народа!"
- Да какой я враг?- говорил он председателю выездной комиссии. Ты посмотри на свои руки и на мои...у тебя вот они белые да холеные, а у меня...живого места на них нет, одни мозоляки да шрамы."
- У тебя полные закрома зерна, лошади, полный двор скота, а земляки бедствуют...так кто ты? враг и есть!"
- Так я и работаю...только солнышко показалось, я уже на ногах, луна уже вышла, а я только домой вертаюсь. Кто же другим мешает так робить?"
Но бесполезно было, что-либо доказывать...И кому? Тем, которые давно решили, что ты враг, обратное не докажешь.
После такого разговора Семена отпустили с тем условием, что с утра к нему придет комиссия, опишет все хозяйство, конфискует в пользу колхоза, а его семья к этому времени должна быть готова для отправки в дальние края - в Сибирь, так решил суд, заверивший все списки, подлежащих раскулачиванию.
Вернувшись домой, Семен сообщил эту новость своим домашним и дал распоряжение по сбору в дальнюю дорогу. Женщины начали было голосить, но Семен цыкнул: "Не время сейчас соплями умываться, а лучше собирайтесь." А сам, взяв инструмент, пошел делать ящичек для сына - грудничка, в нем ему будет теплее переносить дальнюю дорогу. Ночь выдалась беспокойная, Семен продумывал каждую мелочь, но на утро все его думки пошли прахом: комиссия посчитала, что уж слишком много понабирали с собой "враги народа", и половина того, что ими собрано, было выброшено с подводы для более нуждающихся в этом. Кто-то из земляков со слезами прощались с этой уважаемой семьей, а кто-то откровенно злорадствовал...всякие люди есть на свете, кому-то из них, видимо, чего-то было недодадено для сердца в свое время.
Таких врагов народа было набрано двадцать подвод, заполненных стариками, молодыми и детьми, но меньше всего скарбом и провизией. Эти подводы шли одна за другой под конвоем и в таком тягостном молчании, что кажется, даже дети - груднички переживали боль и горе, даже они лишний раз не плакали. Семен и Дарья уж так берегли своего маленького сыночка, но сберечь так не смогли - умер их сынок...Так и похоронили его в том же ящичке, что и везли, во время очередной остановки в пути, и около дороги остался безымянный холмик земли без всяких знаков. О, Господи, как же это все пережить...потерю близких в неизвестных и чужих краях? Теперь у Семена появилась еще одна тревога - четырнадцатилетняя дочка Арина. Она, как на грех, была настоящая красавица с русой косой, голубоглазая и стройная дивчина. И эту красоту надо было скрывать от конвоиров, которые все больше и больше бесчинствовали, уверенные в своей безнаказанности, чувствуя себя хозяевами положения, допуская насилие над женщинами и не только...Поэтому Семен обрядил свою дочь в тряпье, мазал грязью, остриг почти налысо. Глядя на нее, конвой шарахался в сторону, боясь заразиться тифом или еще чем. Все это было ужасно и унизительно, но по-другому спасти дочь не представлялось возможным.
Тяжкий жребий выпал на долю раскулаченных людей, каждый из которых мечтал об одном - скорее бы прибыть на место....Но, прибыв на это место, которое называлось странным словом Нарым, получили еще большее разочарование. Не было там ни кола, ни двора, а людей бросили на произвол судьбы, погрузив с подвод на баржи, и высадив на берегу Оби. Это был север Томской области, славившийся Васюганскими болотами, необжитыми местами, глухими и нелюдимыми. Бежать отсюда не было смысла, разве что на свою погибель. А раскулачненные должны были осваивать эти земли, строить дороги, корчевать лес, выращивать зерно и ловить рыбу.
Семен и все, кто с ним прибыли, начали рыть землянки, норы, делать шалаши из веток, ведь у них были дети, и надо было им где-то спать, а пока спали на земле в той одежде, в чем их арестовали. Через несколько дней поступила новая партия спецпереселенцев - тысяча человек. С первых дней люди умирали от нечеловеческих условий, с них снимали одежды и надевали на себя. Впереди была суровая сибирская зима, и как-то надо было выживать остальным. Провизии ждать было неоткуда, одежды не было, жилья тоже. Участились случаи убийств, которые никем не расследовались, да и кому этим было заниматься? Вся охрана раскатывала по реке на барже и охраняла единственный путь побега по реке. Семен собрал всех своих земляков, поставил перед ними самую главную задачу - приготовить жилье к зиме и запастись продуктами: грибами, ягодами, кореньями, рыбой и травами. Другие тоже этим занимались, но не все разбирались в грибах и многие погибали от отравления ими. Все земляки назначили старшим Семена, а его правой рукой - Петра Ищенко. Человек силен духом, поэтому все тянулись к Семену и Петру, видя в них надежду на выживание, выполняли все их распоряжения. Кроме этих задач стояла еще не менее важная - противостоять бандитским группировкам из заключенных, которых тоже немало было в поселении наряду с раскулаченными.
Когда привезли следующую партию раскулаченных, команда Семена выдвинула требования охране: доставить инструменты, соль, сахар ,спички, муку, и это было доставлено, правда, из инструментов было только три пилы, три топора, молоток и несколько десятков гвоздей, но это уже было что-то... Можно было в землянках делать настилы, нары для спанья. Управление этим "ГУЛАГОМ без проволоки" было само в шоке от наплыва "врагов народа", сами охранники боялись ступать на берег к озлобленным людям, которых довели голодом до каннибализма.
Прошла зима...Поселение не досчиталось половины людей...Среди спецпереселенцев ходила поговорка: "Бог создал Крым, а черт - Нарым", что полностью соответствовало этой действительности. Наступила весна, тоже не самое сытное время года, но стало теплее, и это радовало всех уже тем, что можно было выходить из своих земляных нор и наслаждаться теплом и светом.
Семен с Петром сколотили строительную бригаду, в которой были мужики думающие и умеющие работать, жилистые все, как на подбор, немногословные и упертые в своем стремлении хоть как-то облегчить существование своим семьям и детям, оставшимся в живых. Управление "ГУЛАГОМ", видя, что не все вымерли зимой, стало способствовать строительству бараков, боясь бунтов и волнений...Они уже были напуганы случаями каннибализма и скрыли эти факты и факты бунтов от вышестоящего начальства. Репрессированные, пережив такую, не приведи, Господи, никому зиму, серьезно отнеслись к строительству: строили на совесть, стены делали засыпными, нары под потолок, опять же для тепла. Охрана доставила буржуйки и семена для посадки. Плохо ли, хорошо ли, но к осени бараки были готовы, женщинами были выращены овощи, навялили и засолили рыбы, набрали ягод и грибов. Жизнь налаживалась собственными руками. Частенько стал навещать начальник охраны лейтенант Виктор Лесков, интересовался, чем еще можно помочь. Делал он это неспроста, как потом выяснилось, уж больно приглянулась ему дочь Семена - шестнадцатилетняя Арина. Семена и Дарью это беспокоило, мало того, что он был старше на десять лет, так он был энкавэдешник. Но Арине, видимо, тоже нравился Виктор: при встрече с ним она становилась пунцовой, прятала глаза и убегала. Она не на шутку завладела сердцем Виктора, но он понимал, что эта девушка из семьи врагов народа, да еще и несовершеннолетняя, но ничего не мог с собой поделать и решился обратиться с просьбой к начальству разрешить жениться, описав всю ситуацию. Это не только удивило, но и возмутило его командиров. На него стали подозрительно посматривать, вызвали в Управление для беседы, но он не отступал от своих намерений. И так как он был на хорошем счету, то в порядке исключения ему разрешили жениться.
Через год у них родился сын Андрей...Беда в том, что он был тоже врагом народа, как и его мать, и этого клейма с них Виктор не в состоянии был снять. Это очень угнетало его и злило в своей беспомощности, но...но. Арина продолжали жить с сыном в бараке, так как Виктор не имел права забрать их к себе - режим есть режим...Все это растаптывало его человеческое достоинство. Со своей стороны он как мог помогал семье Самойленко. Такая семейная жизнь продолжалась еще пять лет. За это время Виктора повысили в звании и должности, и он снова подал прошение о реабилитации своих родных - жены и сына в вышестоящие органы, но нашелся доброжелатель, сообщивший в органы: "Связавшись с семьей врага народа, Виктор Лесков сам стал таким же врагом, и никакого доверия к нему не может быть, хоть и занимает высокую должность." Виктора арестовали и требовали отказаться от семьи, на что он не соглашался. Ему вспомнили и женитьбу на малолетке, и связь с врагами народа, и сочувствие им, и многое - многое другое, чего он даже о себе не знал. Пока шло расследование, началась война, и судьба Виктора была предрешена - штрафбат с лишением звания и должности, где он и погиб в первом же бою. Арина даже похоронку на него не получила, и, как вдова погибшего, но враг народа, лишена была пособия за потерю кормильца. И только после войны семью Самойленко реабилитировали, но в живых к тому времени остался один Андрей. Он получал добавку к пенсии, как сын репрессированных, но никакая добавка, никакие деньги не окупят того горя и лишения, что выпали на его детские плечи и на долю ни в чем неповинных людей.