СУЖДЕНО ЛИ БЫТЬ МНЕ НА ВЕРШИНЕ? Летом 2015года я написал стихотворение, посвящённое моей сестре Вере. Вере понравилось. На этом всё закончилось. Попыток что-то сочинять я больше не делал. Но вот вижу сон: хожу будто бы по лесу, вокруг меня чащоба деревьев разных пород. Все деревья высокие и тонкоствольные, но межу них видны тёмные силуэты деревьев кряжистых. Где-то в глубине сознания начинаю понимать, что это намёк на потенциальные возможности на литературном поприще. И если продраться через тернии творчества, то каких-то успехов достигнуть можно. Лес располагается на косогоре. Сквозь частостволье деревьев вижу проблески воды, расположенного у подножья водоёма. Пить хочу, но добраться до воды не успеваю-просыпаюсь. Мне много лет. Тискаться в ряды литераторов поздновато и как-то не ловко. Сон я запомнил, но попыток писать что-либо не делал.
Прошло, примерно, полгода. Снова –сон. Я нахожусь в каком-то большом дворе. С внешней стороны двора, против широких ворот, стоит высокий белый конь. Конь смотрит в мою сторону. Вижу, смотрит он на меня сердито, как будто хочет сказать: чего ты ждёшь!? Пора –в путь! Теперь пишу. Пишу стихи и прозу.
Меня как-то спросили: давно ли начал писать? Я ответил: «полтора года назад». Но покопавшись в закромах своей памяти, обнаружил, что соврал. Оказалось, что в 15-17 летним возрасте сочинять стихи я уже пробовал. .
«Шура, Шура, видно ты не дура, если любишь ты меня так, как я люблю тебя!» Каков перл, А! И ещё два! «Я не хочу, чтоб жизнь моя бурлила речкой горной, вилась, шипела, как змея, клубилась пеною холодной. Хочу, чтоб жизнь текла рекой широкой полноводной, плескалась чистою волной, от мусора свободной» Каков молодец! Сразу видно-вундеркинд! богом в темечко поцелованный. Поэтому вместе с ростом его тела растёт и количество слов в его творениях. - - - ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Я в детской шалости поджёг столетний дуб на горном склоне, чтоб видеть, как ползёт огня флажок по старой сморщенной коре к зелёной кроне. Что я наделал!? Дуб горит! Его спасать, не медля, надо! Я бью огонь, пиджак дымит, а пламя вновь бушует рядом.
И дуб сгорел. Его суки огонь обуглил, покалечил. Под ним, наверно, казаки коней вязали после сечи. Здесь отдыхали мужики, приставив косы в полдень жаркий. И вот погиб он от руки, моей руки беспомощной и жалкой!
Из под обугленной коры порой раздастся тяжкий стон и я бегу от той горы и слышу в спину: «Предал он!» Я предал всех: и дуб, и дедов, и птиц сновавших меж ветвей. Себя в тот день я тоже предал на муки совести моей.
Не говори, что вышло всё случайно, не говори, что невзначай. Носить вину в душе печально, но коли предал, отвечай!
Какая целостная натура! (Если не упускать из виду строки предшествующего стихотворения). Вот только, пока, не ясно, какие успехи ждут юного поэта в его предстоящей жизни. Теперь сны у меня уже другие: теперь снится мне, что я , рискуя жизнью, лезу по отвесным стенам каких-то обрывов, обрывая ногти, карабкаюсь по крутым склонам гор к их вершинам, но никогда ещё не видел себя на тех вершинах. В надежде на то, что найдётся человек, который скажет мне, есть ли у меня шанс быть на вершине, я привожу здесь несколько своих последних творений. УТРО В ОЛЬХОВОЙ РОЩЕ. Под ольхами тревожно и жутко. Куст во тьме светляками искрит. Лес ольховый, как будто заколдованный спит: спит роса на зелёной опушке, коростель прилегла на часок, мрак окутал деревьев верхушки, скрипнул где-то в дали сквозь дремоту сверчок. Тишина настороженно, чутко продолжает на ветках дремать, спят ужи, спят ежи, спит прилётная утка, дремлет речки притихшая гладь. Вдруг, зоря распахнула полнеба, капля звонко упала в родник. «ВАХ!», будто выстрел из пушки, из души моей вырвался крик. И тотчас огласилась округа гвалтом разом взлетевших грачей, дерзко свистнула с ветки пичуга, в жёлтом кружеве первых лучей. Хвостик тряхнула, глазом сверкнула и, как будто спросила: ты ЧЕЙ? А ни ЧЕЙ,Я, как ты, одиноЧКА- миг рассветного счастья ловЛЮ. Хрипло дышит трясинная коЧКА, только я всё равно эту рощу любЛЮ. Я
Я СЫН ШИРОКОЙ, ВОЛЬНОЙ СТЕПИ. !---------------------------------! Я сын широкой вольной степи. Ламп городских мне по фигу сиянье. Я в городе, как будто в тесном склепе Несу за грех, чужой, какой-то, наказанье.
Мне не по нраву шум верхушек сосен, Я не люблю, блуждать в таёжной синей мгле. Как тетерев я глух, к тому же безголосен, Свист ковылей по нраву больше мне.
Я сын широкой вольной степи. Треск крыльев стрепета мне очень-очень люб. Мне лесостепь родимую воспеть бы, Хотя б на флейте водосточных труб.
ГЛАДОМОР 21го года
(По воспоминаниям моего дедушки Павла)
В двадцатом годе не дождило.
С крыш ни капли не стекло.
С неба солнце жар свой лило
На поля, леса, село.
Воробьи в пыли купались,
Хвосты и крылышки трясли.
Мы от зноя задыхались,
Жито, травы не росли.
На горизонте степь дымилась,
Выплывали миражи,
В души нам тоска вселилась:
Лишались мы пшеницы, ржи.
Зима нас снегом завалила,
В окна изб мороз стучалчал.
Вьюга в трубах печек выла,
Голодный скот в хлевах мычал.
Мы за мамкою ходили
Клянча, требуя еды.
Старики, сходясь, судили
В чьём грехе исток беды.
У меня подружка Маша
До весны не дожила.
Её не плакала мамаша-
Смерть свою к себе ждала.
Люди тенями ходили,
Небу делая укор.
Счёт умершим позабыли.
Вот такой был, детки, гладомор.