Не раз замечала, что там, где появляется моя дочка, мир сразу преображается, происходят удивительные вещи. Точнее, начинаешь замечать то, о чём даже и не предполагал.
На этот раз нас с ней неожиданно пригласили на чай. Являемся в гости с купленной по случаю спелой дыней. Пока хозяйка, обаятельная семидесятилетняя женщина, собирает на стол, осматриваемся.
– Какой красивый у вас карниз! – восклицает дочка. Я оглядываю окна, но нигде карнизов не вижу.
– Ой, у вас розетка на потолке! – слышу новый возглас.
«Зачем нужна розетка на потолке?» – думаю в недоумении, задрав голову. Но никакой розетки не вижу.
– А какая мебель здесь! Этот диван, он же сделан из цельного дерева! –
Далее она продолжает восхищаться уже по поводу огромного зеркала в красивой резной оправе. А рядом на стене – медная керосиновая лампа, переделанная на современный лад. – Настоящие сокровища!
Дочка работает архитектором в одной из московских фирм, занимается дизайном помещений и очень удивляется, что в нашей деревне сохранился такой уникальный дом, неспешный покой, вековой порядок которого поддерживался и оберегался из поколения в поколение.
Хозяйка дома, Тамара Михайловна, поведала нам, что дому сто лет. Да и большинство домов в деревне Ичково построены в XIX и в начале XX века. В двадцатых годах, рассказывали старожилы, ещё оставалось две старых курных избушки с маленькими окошечками со слюдой, с печками без дымоходов.
– А откуда произошло название нашей деревни? – интересуется дочка.
– От старожилов я не раз слышала, что первым поселенцем был некий Дичков, – вступаю я в разговор. Недавно я как раз прочитала книгу уроженца Ичково Александра Абакумова "Откуда мы родом". Там представлена иная версия. Когда в нашу таёжную глухомань пришли новгородцы, жившие тут чудИны показались им чуднЫми, дичились их, и "пришельцы" стали именовать деревню «Дичково». Постепенно между аборигенами – чудью заволоцкой и новыми поселенцами завязалась дружба, которая со временем перешла в кровное родство.
А местные мужики в XVIII веке ездили на заработки в Холмогоры, в Архангельск и Питер – в основном, работали там кровельщиками. Уровень их культуры повышался, и, "напитерившись", они стали стыдиться названия Дичково, в разговорах с горожанами и в письмах отбрасывали первую букву. И добились своего: название деревни - Ичково - стало официальным. А деревне, оказывается, более 500 лет, поскольку известно, что здешних мастеровых брали строить Ново-Холмогоры - будущий Архангельск.
Дальше разговор наш плавно перешёл и закрутился вокруг темы родительского дома, значения его в нашей жизни. Русская глубинка хранит свою историю. Ведь почти в каждом доме, как и в этом, вырастало не одно поколение крестьян, преданных родной земле. Родовая память заставляет нас знать родню до седьмого колена. Семь поколений, это 126 предков, или корней, которые помогают нам, оберегают и дают силы жить. К сожалению, мало кто знает всех своих предков.
Родителей хозяйки дома звали Евдокия и Михаил, в их семье было пятеро детей. Михаил погиб во время ВОВ в Чехословакии. Дети выучились, разлетелись по городам и весям. Стали жителями Архангельска, Северодвинска и даже Москвы. Но дом – родовое гнездо – всегда оставался "святая святых", навестить его во время отпуска или в выходные, праздники дети стремились всегда, как бы ни было плохо с попажей за реку. Дом был и остаётся малой родиной, привязывая нас невидимой пуповиной к месту рождения. В отчий дом возвращаются, хлебнув счастья на чужбине...
Когда становится грустно, мы вспоминаем не только любовь родных, но и вещи, которые нас окружали с детства, русскую печь с запахом шанег, связки лука и лекарственных трав по стенам - и на душе становится тепло. Даже если тебя уже некому ждать, всё равно это счастье - вернуться домой, к знакомым с детства вещам, многие из которых стали уже семейными реликвиями. Сколько воспоминаний связано с ними!
Лицо хозяйки дома засветилось: ей очень хотелось рассказать гостям, в чём достоинство каждой вещи, ставшей теперь раритетной, и что куплено всё это было в результате больших трудов предков. Каждая вещь сделана с любовью и в то же время сделана добротно, на века.
- Мой дядя, как и многие деревенчена, тоже ездил на заработки в Питер, работал там и стекольщиком, и мебель сам делал. И старинную мебель он в тридцатые годы привёз из Питера, - с гордостью рассказывала наша собеседница. - У нас ещё была горка очень красивая, жаль, не сохранилась.
Буфет из семидесятых, заменивший горку, смотрелся среди прочей мебели, как несвоевременный гость.
- Да уж, видно сразу, что дед ваш был мужик мастеровой! Такую потрясающую мебель я видела только в Емецком музее. А у меня дома, в Кургомени, из старинных вещей сохранились только бабушкина прялка да расписные саночки. В детстве я на них каталась. Теперь они пополнили коллекцию дорогих мне вещей в Ичково. Наш Виноградовский район (тогда это был Шенкурский уезд) славился борецкой росписью. А мебель, помню, была у нас простая: комод, гардероб, длинный чёрный стол, а для красоты - круглый столик на одной ножке да венские стулья. А кухонные шкапы до сей поры есть в каждом доме...
Тут, к слову, дочка вспомнила фильм, где один мужик, владелец антикварного магазина, охотясь за старинной мебелью известного английского мастера, ездит по дальним деревням. Приехав в глухую татарскую деревню, кое-как добирается туда по сугробам, знакомится с мужиками, которые ведут его в свой дом. Там в последней комнате он видит искомый комод. Даже марка фирмы цела.
Душа у предприимчивого мужика встрепенулась, глаза загорелись. В воображении встали сцены небывалого богатства. Ведь комод стоит не менее двух миллионов. Но как говорится, жадность фраера сгубила. И он хочет купить комод как можно дешевле. Говорит мужикам, что вещь испорчена, поскольку перекрашена белой краской. И вообще ему нужны только ножки. Наконец сторговались за восемьсот рублей. Счастливый, он бежит за машиной.
А мужички, посовещавшись, решают помочь – упростить погрузку. Если покупателю нужны только ножки, значит, надо их отрубить. Да и комод слишком громоздкий, не влезет в машину. Давай его распилим. Взревела бензопила, полетели опилки. И вот уже доски связаны изолентой в пучки. Нетрудно представить финал, когда мужик подогнал машину, чтобы погрузить вожделённый комод…
История эта весьма гармонично вписалась в наш экскурс в историю дома и деревни. А карниз оказался всего лишь выступом на стыке стены и потолка, розетка же – декоративным элементом из лепнины в центре потолка, вокруг люстры.
Гостеприимная хозяйка наливает чай в фарфоровые чашечки с петухами, ставит на стол розетки с вареньем. Сладкая дынька разрезана на блюде из того же сервиза. Чайник, включённый в электророзетку, поставлен «вдругорядь». Петушки кукарекают и распускают хвосты.
– Чашки, – поясняет тётя Тамара, – привёз племянник из Питера ещё в семидесятые годы. А мебель – диван, комод, стол, венские стулья, горку для посуды из того же Питера привёз дядя, брат отца. Его портрет на стене.
Дом хранит родовую память. Она и в пожелтевших фотоснимках в узких простенках, и в старых альбомах, и в каждой старинной вещи...
Мы смотрим на суровый профиль бородатого деда, на второй фотографии – мама тёти Тамары в молодости. На комоде её чёрно-белое фото, фотограф запечатлел бабушку Дуню в последние годы жизни. Такой помним и мы эту добрейшую старушку, поднявшую в годы войны пятерых детей.
А дети и внуки до сей поры все лета проводят в своём старинном доме, где розетки не только на столе и на стенах, но и на потолке, где стол на точёных ножках и диван из гнутого дерева, где в тридцатые годы вся гостиная была уставлена мебелью в стиле русского классицизма. Где старинное зеркало над комодом продолжает вбирать добрую энергетику живущих здесь людей. Где хранятся в комоде фарфоровые чайники и чашки с петухами, и у каждой вещи – своя история, не менее интересная, чем уже рассказанная.