Рецензия на «Моя любовь была кассиром» (Серж Панков)
http://www.stihi.ru/2017/09/10/415
Ну что тут скажешь? Проза жизни, великолепно изложенная в стихах... Читатель по некоторым приметам сразу догадывается, что трагедия одинокого поэтического сердца разворачивается в одном из закрытых городков-наукоградов (ЗАТО или НАТО) нашей необъятной Родины.
Именно в этих бывших оазисах благополучия бывшей мировой сверхдержавы и сегодня еще можно встретить одновременно и храмы духа (культовые сооружения), и храмы науки (так называемые НИИ), и общественные бани с хорошими парилками и неразбавленным разливным пивом, а иногда и с натуральными, пойманными в речках или озерах, а не выращенными в подсобках на разного рода дохлятине, раками. (К сожалению, и тогда, при социализме, и сейчас, при капитализме, сотрудники НИИ, особенно поэты, как не котировались в качестве женихов в нашей стране, так, увы, и не котируются).
Написано талантливо, искрометно, где надо возвышенно, а где - приземленно. Главный лирический герой "выписан" с потрясающей правдивостью: автор убедительно показывает его незлобивый характер "задумчивого ботаника" и Поэта, еще не знающего себе цену, с душой интеллигентною и ранимою; его непритязательный быт очкарика, прозябающего в однокомнатной «хрущевке», коптящего свет белый за своей кандидатской диссертацией. Под стать быту и характеру героя – его вялотекущие эмоции и смирение с судьбой-злодейкой: читатель застает его то с книжками или веником под мышкой, раздумывающего идти или не идти в библиотеку или баню; то застывшим со вчерашней котлетой во рту у холодильника, то зАмершим у зеркала с галстуком от любимой на шее, - но всегда задумчивым и потерянным...
И лирическую героиню, работающую кассиром в булочной и по совместительству Музой Поэта, понять можно: кассирши - они харАктерные, основная работа ведь при деньгах, а тут предлагают за красивые мужские глаза генерировать нежность в своей душе, а в его - стихи; да простынь пожевать, и то, наверное, не часто.
К сожалению, одинокий душой и телом Поэт был гол, как сокОл, и беден, как церковная мышь во времена гонений на религию, а роскошная в своих женских прелестях Кассирша к несчастью для потерпевшего и потерявшего от нее впоследствии голову Поэта очень часто наблюдала в отражении чисто вымытых окон булочной одну и ту же картину: придя в заведение изможденным работой и бытом доходягой и приобретя самый дешевый нарезной батон, Поэт, не отходя почти от кассы, начинал жадно кушать его, запивая обезжиренным кефиром в мягкой упаковке. Ее кассирское сердце сжималось при этом от жалости и каких-то смутных предчувствий чего-то ранее невиданного и непознанного (как потом оказалось, будучи уже опытным специалистом в своей основной профессии, музой в хорошем смысле этого слова она никому еще не была по причине отсутствия поэтов среди клиентов булочной); и женщина стала подкармливать Поэта, и не только подкармливать. "Она меня за муки полюбила!", - думал прикормленный Поэт. Но он ошибался.
Как Муза, Кассирша была ему верна, но, как простая русская женщина, она одновременно встречалась с другими мужчинами-посетителями булочной - не поэтами. Так, она встретила и полюбила водителя-дальнобойщика, за которого вышла замуж, не предупредив об этом Поэта (по сути, банально кинула!). И был этот Дальнобойщик не чета Поэту: высоким, крупным и мускулистым парнем, чем-то похожим на свое транспортное средство - громко урчащую железную громадину с колесами в человеческий рост; и были у этого Дальнобойщика руки примерно такой же толщины, как ноги у Поэта; и можно легко себе представить, чтО бы сделал с ногами Поэта Дальнобойщик, вызови его Поэт на словесную дуэль... И образно мыслящий Поэт, живо представивший себе эту картину: степь, тишина, ярко светит луна, он один на один с дальнобойщиком, ноги у него, как ватные, а вокруг ни души, - загрустил от этого настолько сильно, что весь свет для него стал не мил: и книжки не читаются, и наука не двигается, и котлета в рот не лезет, и на галстук "от любимой" хочется удавиться...
В общем, Поэт ушел в затвор своей души, как монах в келью, и даже традиционные походы в баню по вторникам его уже не радовали...
В этом месте автор намеренно и обоснованно сгущает краски, передавая всю глубину трагедии уязвленного поэтиного сердца особенно большими стихами-мазками с парными рифмами, такими же ядреными и увесистыми, как кулаки у Дальнобойщика. И почему-то начинает казаться, что это... коррумпированный чиновник ловит стерлядь запрещенными орудиями лова в запрещенном месте в запрещенное время и, вынимая каждый раз из сетей по паре упитанных, носатых стерлядок, блаженствует; одновременно его снимает на видео другой коррумпированный чиновник и, любуясь деяниями своего подельника, уже предвкушает, как сегодня, воскресным вечером, они соберутся втроем на даче у такого же барыги-чиновника, может даже федерального судьи, который не любит рыбалку, да любит стерлядку; переоденутся в заранее приготовленные для этого случая полосатые пижамы производства ФСИН с пришитыми к ним намертво георгиевскими ленточками и будут смотреть свежеотснятое видео, поедая разнообразные варева из стерлядки, гогоча как дикие гуси (которых они тоже любят пострелять в заповедных озерах в запрещенное для охоты время), и поглощая немереное количество забугорного спиртного в ущерб импортозамещению и многострадальному российскому производителю, ими же поставленному враскорячку. А потом еще, как Дерипаска, Рыбок закажут. И наплевать им на то, что в это же время на главном канале страны главный государственный пропагандист и журналист с большой буквы "Ж" ведет свое патриотическое шоу на тему "Как нам обустроить Россию!"!
К счастью, и автор, и его лирический герой, все еще смотрят телевизор и потому не склонны винить во всех бедах (своих и Родины) отдельные недостатки нашего государственного устройства. И тот, и другой понимают, что и при хрущевской "оттепели", и при брежневской "диктатуре пролетариата", и при горбачевской "перестройке", и при ельцинской "демократии", и при медведевской "турбулентности", и при путинской "стабильности", и при вчерашних "коммунистах" с "демократами", и при сегодняшних «национал-патриотах» с "либерал-демократами", и при завтрашних, не дай Бог, просто "либералах-титушках" (титОвского разлива либералах) кассирш как тянуло, так и будет тянуть неодолимо к дальнобойщикам, а чиновников - в закрома нашей Родины. А значит и шансов у поэтов быть любимыми кассиршами (если они, конечно, не Одинокие Танкисты) столько же, сколько у дорогих россиян быть богатыми: с гулькин нос.
И только если придет товарищ Сталин 2 (о необходимости появления которого так много говорят необольшевики), все будет по-другому: сначала наиболее дерзкие поэты, за ними разномастные и такие же, ничем не выдающиеся, чиновники, а затем и отдельные кассирши с дальнобойщиками стройными пятыми колоннами потянутся в сторону Соловецких островов... Многие нынешние депутаты из числа бывших коммунистов и комсомольцев, выпускников партшкол и военно-политических училищ сразу же станут комиссарами; талантливые олигархи, большие чиновники и дети больших чиновников возглавят новые ударные стройки ставшего опять народным хозяйства. И наступит для всех наших в стране всеобщее благоденствие: полный "победизм" (или "победец"), обязательно с человеческим лицом!
Но вернемся к нашему Ослу (именно так любовно-ласково называет Поэта автор устами Дальнобойщика) и краем глаза отметим, что он куда бОльший патриот, чем эти, не лучшие представители наших госОрганов; и в то же время он не какой-нибудь «свежий кавалер», «майор» или другие персонажи с нетленных полотен художника Федотова. Он - Поэт! А поэт в России, как известно, больше, чем поэт! И последний его волевой шаг подает определенную надежду на его выздоровление и личное мужское счастье: да, ему еще больно, потому что настоящая любовь не ржавеет даже тогда, когда ее предают; да, в нем еще теплится надежда на чудо: вот позвоню, а ей уже обрыдло от своего Дальнобойщика, которого то нет месяцами, то по три раза в день корми мясом и обязательно литрушечку беленькой на ужин выставь, а потом еще отдайся без всяких прелюдий, - и барышня нежно пропоет в трубку: "Я теперь навеки твоя, Вася!".
И Поэт звонит своей жестокосердной Кассандре-кассирше, дескать, я Вас по-прежнему люблю, и все такое... Но чуда не происходит, более того - его посылают... Кажется, земля уходит из-под ног Поэта...
Но нет! Настанет время, когда Поэт скажет сам себе: "Довольно, блин, жить воспоминаниями!". И встретит свою единственную, например... племянницу губернатора. Пусть эта "племяшка" не будет первой красавицей городка, и язвительный в душе Поэт про себя назовет ее "мартышкой, худышкой и коротышкой" (и это будет почти чистой правдой: когда женщине под пятьдесят, а она все еще девственница, мужчину, которому тридцать три, это уже не радует; когда у него размер груди минус один, а у нее бюст на размер больше, его это тоже не восхищает; когда ее на какой каблук не поставь, а ноги по-прежнему не смотрятся как длинные и стройные, мужчину, тем более самогО низкорослого, это не вдохновляет; и что это еще за привычка у некоторых женщин: вообще не париться в банях?!).
Но у таких потенциальных невест всегда есть какая-нибудь "изюминка" - качество настолько необычное и неизгладимо-яркое, настолько высоко возносящее над любыми другими соискательницами принцев на белых лошадях, что все прочие претендентки с длиннющими, как у Николь Кидман в молодости, ногами; большими и натуральными, как у Ани Семенович в критические дни периода наибольшего ее расцвета, бюстами; жаждущими, сочными и пухлыми, как у зрелой Анджелины Джоули, губами и другой нереальной пластикой, - просто отдыхают.
Это может быть отменное воспитание с образованием (например, два высших, пусть и купленных, уже есть; плюс еще одно высшее не оконченное, так как девушка учится в магистратуре на третьем курсе, плюс ПТУ по какой-нибудь экзотической профессии, типа "вязальщица-намотчица", монтажница-высотница, наводчица-минометчица); или у нее батюшка - олигарх и прохвост, каких свет не видел; или родословную свою барышня ведет сразу от дядюшки-губернатора; или, наконец, девица обладает железной и даже мертвой хваткой исстрадавшейся от беззамужья, перезрелой во всех отношениях, как августовская медовая груша перед падением с ветки, женщины...
Не важно, будет или не будет избранница поэта обладать всем набором перечисленных выше качеств, как положительных, так и не очень, ясно одно: страшнее чем жизнь Поэта в России ничего уже быть не может! И встретив такую, Поэт подожмет свой бобылий хвост, подставит робко свою тонкую выю под предложенный хомут, и поведут его по жизни любо-дорого; и встрепенется парень, оценит эту женскую твердую и одновременно ласковую руку; зарысит, а потом и на галоп перейдет: глядишь, и кандидатскую защитит, а затем еще и докторскую! Вступит в партию "Единая Россия", изберут его в депутаты, потом он мэром станет. (А что, мужик неглупый, непьющий, податливый, ведет здоровый образ жизни, прекрасный семьянин, жена с хорошей родословной!).
И смотришь: неужели это тот самый Осел-Поэт несется-бесогонит главным в кортеже из крутых иномарок по перекрытым улицам наукограда? Дудки! Это уже Поэт-Орел летит аки президентский лайнер в сопровождении "Русских Витязей": сенатор, действительный статский советник и Член-корреспондент нескольких академий наук, член многих ученых и попечительских советов, доктор наук, профессор, а также Общественник, Патриот, Государственник - последнее все в одном флаконе и с больших букв: «ОПГ»!
С ним губернаторша на Пасху христосуется, Волочкова перед ним на шпагат садится, Басков с Бастой песни поют, а простой научный люд (всякие "доценты с кандидатами"), за версту шляпы снимает вместе с париками. Вот так-то!!!
И купит тогда Поэт-Орел жене сначала норковую шубу, а потом и бо-о-льшую булочную с тремя кассиршами.
Вот тогда-то эта Минерва-Кассирша обзавидуется!