Что делать
зимнему человеку –
с теплом?
Как обойтись –
с подступившей голодной нежностью?
Если из солнечного захолустья,
из победного рога, ломящегося от звёзд,
улучило и всыпало,
прибрало к рукам,
пожалело,
провело голубиным пёрышком по лицу,
оказалось простым и по-женски змеиным…
Человек,
вчера ещё всюду поспевающий мужик,
что питался желчью подкарауленной добычи,
сушил у костра скучающие пятки,
бодро матерился, перебирая шкуры,
носился по ледяной пустыне с оскалом наперевес,
по-соколиному бдел на страже беззакония,
зверел, чтоб ни пяди – ни лесу, ни хозяину,
посмеивался в темноту, крепчал в пещере,
этот человек,
эти его бОрзые мускулы,
оказались в круге невозможного света,
неприличного тепла, осторожной зелени,
пробившейся из прежних извилин земли.
Человек
оказался одетым в чёткие джинсы,
годную водолазку и на уютном тротуаре,
внимая басням сноровистых невеличек
средь закипающих почек и подобревшего воздуха.
Куда пристроить неприкосновенное хозяйство –
зубы на полке да костяные ножички,
закалённое копьё, мамонтов на стене,
незамерзающее вожделение, намоленный инструктаж?
Грубыми ладонями – угольки серебряной песенки,
обветренными губами – ребячьи чистые звуки,
приспичившим сердцем – охоту-погоду-женщину
он пытается поместить в разобранной скорлупе.
Ну и что, что он нежен,
что сочится щекотной глупостью,
что не пружинистый зверь
на ребристых, с когтями, подошвах,
не охотник, забывший о честолюбивом мясе,
не проверенный кровью, стремящийся, наконечник…
Ёлку-моталку сменивши на дудку-щемилку,
Освисты полночного снега – на дневную листву,
иглы лесных дикобразий – на городские скверы,
он спохватывается за голову,
он вспоминает южные имена…
Серо – в лице его,
взъерошен нАлитый спелостью взгляд,
выросшая из мяса, душа назначается вЕщей,
он заводит, как забытую музыку, ещё желания –
бескорыстно пригреть,
влюбиться напропалую,
честно измучиться…
И хоть было уже,
но вечно, как будто впервые –
гомон весеннего смеха и зацветающая жара,
время быть лёгким, весёлым и окунувшимся,
пора удалого раздолья и зелени-щетины…
А солнце длится, едва ли уж отрывая взгляд,
круглеющий горизонт близок и хлебосолен,
и так невозможно-ясно, что делать со всем теплом
пойманному охотнику,
прОпаду и ловцу…