Внимательней
за жизнью присмотри,
сгоняя жар
инъекциями стужи;
твой мир,
собой творящийся внутри,
незащищённым выглядит снаружи.
Он хочет жить,
как истинный поэт,
избавившись от самой жирной точки
в конце пути,
но, всё-таки, нет-нет,
такой, как – ты,
не скинуть оболочки;
он гонит прочь от лёгкости перин,
тепла любви,
огня её ладони,
но внешний мир совсем не тем творим,
что может о родном напомнить доме,
когда вдали окажешься,
когда
не защитят от злого ветра стены,
и смерть расскажет,
чем она горда,
и чем сильна,
но будем откровенны,
уже червем вползает,
посмотри,
в живую плоть
(терзать, и медля, рада) –
так в мир,
собой творящийся внутри,
она вплетает ниточки распада.
Не избежать ни жертв тебе,
ни жатв,
и быть чуме
в шумящем сонме пиршеств,
и только холод чувств
снимает жар.
Но кто такое снадобье пропишет?
Знать, проглядел...
Любовь и смерть сплетут
два ложа,
чтоб избавить
от оленьей
забывчивости полностью,
но тут
душе не разобраться...
слишком лень ей...