В вагоне метро было много народу,на остановках люди суетились,выпихивали друг друга, а со стороны платформы впихивали в вагон. Наконец,за несколько остановок до конечной, толпа рассасывалась настолько, что можно было видеть отдельных людей в рост, а не только их головы,почти прижатые друг-к другу и
готовые изрыгнуть какое-нибудь ругательство. Но ограничивались обычным: "Ёлки-палки! Вся жизнь на колёсах, едешь, как в душегубке!".
Кто-то, в унисон теме, с пошловатым юморком отвечал: "Чё злиться-то?! Едем одним дружным коллективом, плотно прижавшись друг - к другу, пустячок, а приятно!".
"Хватит зубоскальничать! Дайте пройти: мне на следующей выходить,
давайте меняться местами!".
"Пожалуйста!",- "Пуговицы на плащике придержите, а то оторвутся! Ещё подумает кто-нибудь что-нибудь не то!.."
Балагур зашевелился, пытаясь уступить место даме, та, уже выйдя, тащила
за две ручки из стиснутой толпы вагона застрявшую там сумку! С-щас двери закроются, и пиши пропало!
"Фу!...Наконец-то!",- и дамочка быстренько, почти бегом, зашагала по платформе.
В такой тесноте ехали более получаса. Всё это время звучали обрывки фраз,
чей-то смех, детский плач... В самом углу вагона, будто забившись туда от мира, сидела женщина. Вся эта вагонная какафония почти не привлекала её внимания:
всё было знакомо и давно привычно. Она ехала с кладбища.
Живая жизнь бурлила,кипела вокруг, но думы её были далеко,
на другом конце бытия.Чудились совсем недавние картины: вот они едут в метро
вместе. Она тихонько рассматривает его лицо и удовлетворённо думает:"А всё-таки
красивый у меня муж",- и волна нежности захлёстывает сердце!
Его уже нет, но он всегда ей представляется живым, добрым, улыбчивым.
Она не любила вспоминать фотографии, хотя их за 20 лет накопилось много.
Женщина,почти в состоянии полузабытья, но будто издалека слышала всё и краем глаза смутно видела, что происходило вокруг, только её это не касалось вовсе: из грустного мира утраты пока не было выхода.
Когда толпа немного поредела и стало свободней дышать, ей захотелось заглянуть в противоположное окно:"А какая там станция? Не прозевать бы, задумаешься, да в депо уедешь...". Углубившись в мысли, только от случая к случаю слышала, как объявляли остановки.
Скользнув глазами на противоположное окно, перевела взгляд на стоящих в вагоне и вздрогнула от неожиданности: в середине стоял мужчина высокого роста,с точной копией головы и густой шевелюры её супруга! В демисезонном пальто,как у него, в таком же точно шарфе! Полупрофиль незнакомца был настолько схож с тем, дорогим и безвозвратно отнятым смертью всего полгода назад, что она чуть не вскрикнула!
Погасив в себе желание встать, подойти к этому человеку поближе, тут же утешила себя мыслью:"Всё-таки,как много на свете похожих людей!".
В горле засвербило, но пришлось справиться с подступающим приступом плача.
Ехать предстояло ещё несколько остановок. Прошло несколько мгновений, и её опять потянуло взглянуть туда, где стоял "он", но мужчины уже не было: вероятно, вышел...
Разволнованное сердце не могло утешиться! Вспоминалось всё самое лучшее из долгих лет , прожитых вместе.
Сейчас отчётливо всплыл один разговор.Штоколов пел романс "Гори, гори моя звезда".Детям запрещено было шуметь, даже дверь нигде не должна была скрипнуть!
"Прошу, сделайте это для меня: я очень люблю этот романс!".
Певец буквально разрывал сердце слушателей!
"Лучей твоих неясной силою
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я, ты над могилою
Гори -сияй моя звезда!".
Последние слова отзвучали, и в детской воцарился шум-гам!
Он подошёл к ней , обнял за плечи и как-то очень уж серьёзно сказал:
"Проживём с тобой до глубокой старости: я однолюб.А сейчас отпусти меня покататься на лыжицах, ты же знаешь,как я люблю ходить на наши горки в феврале!".
"Иди!Иди, конечно!Жаль, что я не умею ходить на лыжах, ходить-то ещё так-сяк,
а уж с горки!.. Все покатом смеяться будут!".
Возвращался он часа через два-три, довольный, с раскрасневшимся лицом, и за обедом убеждал, что лыжи это необходимость: "Надо учиться кататься:хотя бы отдыхать зимой будем вместе, как и летом! На юг к морю, в лес,к речке - всюду вдвоём!".
Воспоминания плыли и плыли... Интуитивно она опять подняла глаза , посмотреть,какая остановка? Народу в вагоне было уже мало.Взгляд выхватил из окружающего необычную пару: двух интеллигентных, почтенных старичков, стоящих у двери и вошедших в этот вагон метро , наверно, из другого времени.
Всё в них было в унисон её теперешним мыслям: эти двое любили друг друга.
Оба старенькие, какие-то по- особенному чистенькие, с таким пронзительным любящим взглядом старческих глаз, что их любовь светлой аурой распространялась вокруг,касаясь всех, кто был рядом. Их нельзя было не заметить!
Она , среднего роста, худенькая,в сером габардиновом макинтоше старого покроя
60-х годов, в чёрной шляпке-береточке из соломки,украшенной тончайшей сеточкой с
мелкими бусинками бисера. Одухотворённое любовью лицо было миловидно, нет! - пре
красно,несмотря на мелкие морщинки.
Он держал её сухонькие ручки в своих старческих, но крупных по-мужски руках.
На нём был тот же серый габардин 60-х, но в рубчик покрупнее и мужского покроя.
Плащ был подхвачен широким поясом, а на голове красовалась мягкая, ещё не залоснившаяся шляпа из фетра, цвет которой почти сливался с сединою волос. Черты лица твердые, но озарённые таким теплом и любовью к ней, единственной, неповторимой, незаменимой, никогда не стареющей в его глазах,как не стареет сама любовь!
В сердце женщины, молча наблюдающей эту пару всё сжалось до боли!-
Это её несостоявшееся счастье! Опять явственно слышался голос из прошлого:"Доживем с тобой до глубокой старости, я однолюб."
В висках стучали молоточки, дыхание перехватило от подступивших слёз...
Почувствовав, что рыданий не унять, она быстро вышла из вагона, не доехав до своей остановки.
"Следующая станция: "Каховская" ",-безучастно выговаривал магнитофон отправляющегося поезда.
(Для написания рецензии прокрутите вниз: образовался очень широкий пробел)