Их ровно восемь. Знаешь или нет?
И трое еще ждут своей дороги.
Им не досталось никаких побед,
И за спиной опять одни тревоги.
Их ровно восемь. Первый - президент,
Второй - всего лишь отражение,
Третий - воин, потерявший цвет,
И сотни раз терпевший поражение.
Четвертый - старше и умнее всех,
Но все равно ему, он просто умер.
И маской кажется его звенящий смех.
И равнодушие - больнее даже пули.
Есть пятый - не игрок и не герой.
Спокойный, с мутною улыбкой тихой,
Никто не знает, кто там за его спиной,
И не было ль принять его ошибкой.
Ребенок там шестой. Большой и глупый,
Боится даже Тени, что молчит,
В трусливости своей, простой и дружелюбный,
Но за слова свои ответа не хранит.
Седьмой - молчит. Играет в свои игры,
И вроде есть, а вроде только след.
И вроде бы Дороги все открыты,
Но иностранец он. И с ними его нет.
Молчать бы мне, не раскрывая тайны,
И делать вид, что связи больше нет.
Но все таки та встреча неслучайной,
была, хоть Тень всего лишь темный свет,
Который вспыхнет и опять погаснет,
Среди восьми, что выбраны не ей,
Ах да, восьмой, несчастный,
что связан крепко кровью лишь своей.
Что неумело ставит так капканы,
На тех, кому давно уж все равно.
Он прячет на душе остывшей свои раны,
И принял ложь за правду уж давно.
Их ровно восемь. Сила и печаль,
Тоска дорог у рыцарей дороги.
Двенадцать будет. Помнишь строчек даль,
Узнать хочу, кем надиктованы те строки?
---
Начать бы так хотелось мне с того,
Кто эту кашу в неведении заварил.
Его узнать и просто и легко,
Ну, кто б еще, себя бы так любил.
Корону, одевая вместо шлема,
И Днепр свой, оседлав, как будто трон.
И рыбу раздавать ему б, да корки хлеба,
Но он все думает, что прост он и силен.
Легко так узнавать, того кто верит,
В величие свое, в моих строках.
Да только слово на груди у президента,
Еще не значит, что силен в словах.
Еще не значит, что он все ж брутален,
Способен за поступки отвечать.
И те, кто рядом с ним все ж встали,
Готовы и в ошибках поддержать.
----
В горящей джинсе второго я вижу,
Увы, не герой и порою язык,
В нетрезвом уме расплетается выше,
Чем все же у тех, кто всегда говорит
Он тих и спокоен, и смотрит прищурясь,
Закрыт, и совсем инороден в толпе,
И знаешь, не знай, я, решила б я с дури,
Что он насмехается, чуть в стороне.
Что он просто роль играет чужую,
И в этой тусовке он просто чужой,
Его чужестранцем вновь назову я,
И пусть ему будет в Дорогах покой.
----
В молчании быть всегда вторым,
И с тихою улыбкой скромной,
Кивать, и делать вид, что с ним,
Так тяжело прожить второму.
И снова Днепр, теперь уже другой,
И взгляд спокойный из-под шлема.
Пожалуй, нет, ты - не герой,
Ты - просто часть привычной схемы.
Ну, улыбнись медведь неспешный.
Так мягко, как умеешь ты,
Ты другу стал любимой пешкой,
А был под пяткой у жены.
----
Другой себе сплел из ленты приманку,
Не зная, рискнет он солгать или нет.
Но труса легко поймать на обманку,
Ведь бабы тупые, а слово их бред.
Ему бы молчать, да прятать за шлемом,
Улыбку пустую, несвязанность фраз,
В Дорогах его трепало уж крепко,
Да выводов только не сделал сейчас.
И трактором быть, наверное, проще,
В ладонях комкать красно-белую мглу.
Его прикопают когда-нибудь в роще,
За то что он лезет в чужую игру.
----
Никто не говорит, что их я ненавижу,
Поэт вообще не должен сознавать,
Кого он радует, а на кого обижен,
Ведь если вдруг спугнешь и снова ждать.
Их восемь, знает каждого, писака,
С улыбкой об одном, со злобой о другом,
А кто-то просто, так, нейтралка,
Что вновь оставит музу за бортом.
Еще смешнее то, что эти восемь,
Хранят в себе того, кто вдохновил,
На эти строчки, но никто не спросит,
За что такое этим восьмерым.
----
Вот даже не знаю. Придумать бы сказку,
Да только зачем, если ты не такой.
Да, прозвище давит. Но это отмазка,
От Тени, что вдруг стоит за тобой.
Никто не узнает, никто не поверит,
Что прозвище ты мог оправдать.
Да ты и не мог, все придумано Тенью.
Хоть Мутным другие решили назвать.
Все это игра. Ты все-таки честен,
Чуть больше других, хоть выбор не тот,
В одно хочу верить, не будешь потерян,
В хитросплетении этих Дорог.
----
Я до последнего искала, что тебе сказать,
Решить бы снова, чем обидел,
Да только нет вины в твоих глазах,
И даже тех, кто ненавидел,
Способен ты улыбкой безоружить.
И светом теплых ярких глаз.
Вокруг тебя как будто солнце кружит,
И ты средь них потерянный сейчас.
И снова Днепр, теперь уже зеленый,
За визором улыбка дарит свет.
Надеюсь, не заблудишься в Дорогах,
За брата не заплатишь мощью бед.
----
Ты воин. В это братство, веришь честно,
Готов едва ли кровью не смывать,
Все то, что не в твоих законах чести.
Да только сам придумал. Всем же отвечать.
Да, ты боец, широкий и упрямый,
И мотоцикл твой вполне под стать тебе,
И вроде даже не под пяткой дамы,
Сдается ты под ботом бычишь в темноте.
В Дорогах ты запутаешь туристов,
Не видя только правды. И любя,
Ну что ж, живи, как хочешь, милый пристав,
В Вальхалле нету места для тебя.
---
Восьмому трудно верить в чудо,
Слепой отец больших детей.
Ему так проще, я не буду
Судить того, в ком вижу Тень.
Да, не такой, и, правда, в этом,
Но промолчать – не значит лгать.
Как жаль, что заплатив за лето,
Он сам остался зиму ждать.
Он для себя давно придумал,
И правду, и закон простой.
Ему Дороги – вера в чудо,
Не видит он исход иной.
----
Их ровно восемь. Каждый сам себе,
Не важно, что клянутся быть родными.
Они давно уже живут в стране,
Где братства нет, и войны ныне.
Они давно уже одели на себя,
Не шлем и не защиту от падения.
Закрыли души, и не верят зря,
Они в простые в жизни совпадения.
Они легко и просто предают,
Друг друга, прячась Тенью за спиною,
Не верят, нет, уже не ждут,
И каждый остается сам собою.
Пускай в стремлении казаться всем родным,
Но братьями становятся не сразу.
Их восемь, но не стать одним,
Им никогда. Пусть будет их двенадцать.