Глины сырой куску
форму чаши придал гончар,
цвет назначал, покрывши глазурью
в тёмных, мягких тонах. Глина,
руками его разбужена ото сна,
отдавала огню пластичность,
и глазурь пускала, плавясь в печи, слезу.
Из объятий пламени вышла,
и после встречала цветение вишен
из года в год, и отец её
сыну передавал, наполняя рисом.
Неизвестно, сколько лет пролетело
под стук бамбуковых палочек о края
прежде, чем случайно была разбита.
Но, вновь склеенная
золотистым лаком из черепков,
ты для меня – уже непонятно,
насколько – вещь, а насколько –
овеществлённое время,
нарочито скромный
артефакт красоты того рода,
что возникает лишь под
бременем жизни, долгой-предолгой.
Ты стала подобна карте,
и нынче, глядя на нити
золотистых границ –
задаюсь вопросом:
Ты вмещала в себя лишь рис?
Случайно ли это сходство
с лицом в морщинах?
Невзначай,
без особой причины,
проходя, смахну со стола
чашку,
промышленным гипер-горнилом
штампованную –
для Икеи,
мысль имея в уме не о глине,
времени, черепке, связующей нити –
лишь о венике и совке.
У японцев существует такое эстетическое понятие, как «Красота, возникающая от употребления» - красота старых, видавших виды, функциональных вещей. В японской мифологической традиции вещи со временем обретают собственную душу. А заброшенная и не используемая долгое время вещь может превратиться во вредоносного духа.
Кинцуги – японская техника склеивания разбитой керамики с помощью лака.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Кинцуги