я привяжу себя к металлу нижней полки,
зубами поезда по шпалам постучать.
чтоб бесчестивой, сржавленной иголкой
по чистотелу шелка не черпать.
чтобы скрошить в песок бесчувственные губы,
чтоб забыла вечность как их целовать.
чтобы оставить там одни лишь срубы
(герба отчаянья сургучная печать)
я, распадаясь на волокна по нехожим,
безлюдным, обезжизненным краям,
души бессмысленность я распущу на росжиг,
а сердца щебни - на морские якоря.
а оболочку брошу в хвои дикой гущи,
оставив только памяти распятие мое.
в бетонные оборки старых стен, в несчастный случай
жить в арматурной пляске смертоносным острием.
я пригвозжу десятку лживых, струнных,
истертых перьями к позорному столбу.
и горлом, жерлом под завалом из чугунных
лже-исповедей, не всхрипну и мольбу.
я дикой перемолкой болей, в массу
нечеловечью и небожью извлекусь,
и обналичась в тартар самой дикой масти
кандальным стуком сердца разбужусь.
и, проклиная лучшую способность тела,
агонией вручать мне право жить.
я вдохновением, самым неумелым,
пожары дикие стараюсь приручить.
но ем один тротил, огням в угоду,
пожар , ликуя , ритмы мне поет
ударов рельс по каменной породе
в тиши груди пускающей отсчет.