Би-жутерия свободы 109

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 109
 
Аббат, который жил опережая своё время, не занимая чужого в мире социальных льгот, заговорщически кивнул головой, как бы подтверждая догадку, что он не так уж одинок, и непрошеный гость – сезонный грипп – захаживает к нему, когда священнослужитель откровенно делает загримированным женщинам непрозрачные намёки по два таллера за штуку. Его шляпка «Ночной обходчик» с пером мастера спорта по академической «гребле» дипломированного сутенёра Вулкана Страмболи, который не очень-то рассказывал чем он пробивал дорогу в жизнь, кокетливо съехала набок вслед за развороченным блюдом телячьих мозгов, лишний раз подтверждая, что не все немцы, выбросившие руки вперёд (а мы не успели их подобрать), пившие за Фатерляндию 20-х годов XX столетия, фанатики и фон-бароны, встречались среди Абрамлений. 
Любительница снимать языком пенку поклонников разных со ртов анерексичная Спичка готова была сменить надвигающееся шапочное знакомство с этим монстром на перчаточное, когда вспомнила, что забыла лайковые дома на крышке серванта у амбидекстроса, одинаково владеющего правой и левой рукой Марика Мастур-бей, свято верившего в смену руководства.
Сколько королей-поэтов сгорело, пытаясь воспроизвести солнечную корону, а в этом паяце нет ничего ослепительного, подумала Мурочка, вот чего печёной картошке не дано, так это драить пуговицы на мундире и пороть вскрикивающую чепуху. Глаза никому не нужной женщины, отдающейся воспоминаниям увлажнились, когда визгливую певичку из группы «Дефицит перевязочного материала в 220 ватт», запутавшуюся в можжевельнике слов, сменило переливчатое пение в бокале за соседним столиком.
Воспользовавшись Муриным лёгким замешательством, под пивной вальс «Козырной туз» один из фрицев, как охотник до развлечений, срывающий ружьё со стены, шмыгнул носом на кухню, где попал в стальные объятия шеф-повара цыганской кухни родом из непочатого края Экваториальной Африки, сопровождавшиеся утончённым хрустом трубчатых костей и убедительными доводами лепечущего лепестка на скошенном ветру.
Вырвавшись из замкнутого пространства любовных объятий Робби-Джан отважный Фриццерия готов был представить шумному залу реферат «Капуста с сосисками в сочетании с пивом – производители выхлопных газов в закрытых помещениях... вкладов». Но, пораскинув ногами, Фриццерия решил этого не делать, ведь следовало предварительно завести себя, а ключ зажигания он запер в машине по случаю собственного дня рождения, совпадавшего с Днём взятия Бастилии 14 июля 1789 года простолюдинами, что автоматически делало его наполовину французом, пожинавшим успехи на пиве немецкой поэзии. К тому же прошлой планетарной ночью, обнажившей каркас вселенной, ему снилось, что он птенец, и какой-то фашиствующий кукушонок лапками выталкивает его из родительского гнезда. И ещё снилось что-то рубленное на мангалах с нимбами над головами и выписанные из-за границы баллоны с гелием для занятия надувательством воздушных шаров.
Никто из разлагающихся вокруг не без изъяна, главное не задабривать мерзавца, подумал Даник и, заказав хвойную кипячёную водку, приземисто присел на корточки, подагрическими пальцами неустанно успокаивая Мурку, до смерти напуганную демонстрацией арийско-нордического единения в шампуризации баранины с кошерной свининой. Вероятно малохольные собираются в кабаке на сходку в колючепроволочных отчуждённых взглядах, чтобы вызывать разногласия, рождающие разноголосицу в местах общественного пользования. Их алкогольные шуточки, поливаемые маринадом немецкого остроумия сродни, нашим водочным примочкам, деградирующим в согревающий компресс с оттягивающим эффектом ихтиоловой мази. Дай им волю они, как пить дать, «нагреют» на ней руки, нахендехохлятся по-петушиному и непременно закажут у кельнера одну варикозную поросячью ногу на всех. Но время не эспандер – его руками не растянешь.
И чего вообще ожидать от экстремистов с общеобразовательным уровнем морского отлива?! – разразился тирадой Шницель, отличавшийся завидным постоянством и редко менявший женщин и простыни. На какое-то мгновение он почувствовал себя  одесситом в Эльзас Лотарингии во франко-уссурийском ресторане «Дер суп у Золя», и вобрав голову в плечи, поёжился, вспомнив напутственные слова осмотрительной мамочки, провожавшей его в аэропорту Бишматьево на Люфтваффельный самолёт в Австрию: «Не перечь перечню событий, начинающихся со щепотки перца, пусть плотогоны сплачиваются, а мы крайние индивидуалисты».
Призадумавшийся Даник три раза менялся в лице в связи с погодой, побаиваясь, что этот процесс перекинется на спутницу. Но Мура Спичка решила не разжигать распри между Шницелем и набрудершафтцами. Даник пододвинул солонку поближе, ощутив восьмым чувством, что и это не спасёт его от возмездия супостатов за отсутствие у него должного вдохновения при освобождении союзниками Дахау в 45-м. В мгновение ока его пронзила вращающаяся боль пронесшегося в животе торнадо. Нервы, отметил он. Близко посаженные кем-то глаза (Шницель не знал своего отца, так же как и Мурочкиного) глядели отрешенно вдаль на бухту с парусниками, а то и с белокрылыми яхтами, где обед приготавливался в мгновение кока. В реакции на погоню Данику стоило отдать должное, кроме того ему нравились женщины разной расцветки (он не был расистом, но тужил, что тузить туземок и целоваться в противогазах запрещается в воспитательных целях). Попадая в поле зрения камеры, он превращался из пассивного спортивного обозревателя в спринтера. Для умыкающего столовое серебро ему хватало рывка на финишной прямой, когда он, дурнея на глазах у болельщиков, улепётывал со стадиона с украденным кубком до его вручения.
Тем временем басурманы не теряли бдительности и азартно уписывали сосисочно-капустное содержимое тарелок так, что казалось треск за ушами разносился по залу снующими официантами. Пока Мурка делала подвид, что не замечала очеловеченных динозавров, у неё закружилась головка, и появились круги перед глазами, под глазами... и «за глаза» можно было предсказать – те что навыкате, скоро покинут орбиты. Данные морской болезни были налицо. Они могли вызвать смертельную опасность для неумеренно пьющих. В особенности таким как она, поражённым неопределённостью их дня рождения датируемого сочувствием к окружающим и торгующим «шпильками» в адрес гостей. Мура – этот пышущий здоровым желанием гейзер, попыталась отогнать веером похотливые мысли, ворвавшиеся в её безмятежную жизнь вместе со Шницелем, когда тот протянул усеянную перстнями холёную руку, чтобы затянуть занавес окна с видом на бригантину «Лодырь Океании», сражающийся с волнами, поднятыми раскачивающимися германцами. Разбушевавшиеся выпивохи, как один, воспротивились недружелюбному акту со стороны пижона Даника, опиравшегося на сухофрукты неподтверждённых фактов, догадываясь, что ничего животное ему не чуждо.
Певичка, накоротке со своей бритоголовой причёской и в поношенном кимоно, чистила горло, как наманикюренный трубочист дымовой проход, путая, не авансированные отношения с антрепренёром, непотребные слова и подкашивающиеся от диеты ноги в лабиринте столиков, и заламывая посетителям цены без рук.
Разомлевшая Мурка спросила галантного ухажёра, можно ли подсвечники заковать в candels и прикурнуть у него на плече.
– Здесь не курят, мэр Апломберг запретил, – в такт венгерке в стёганке рубанул Шницель и презрительно отвернулся от молодцеватого вида на Монако и бюргеров, разминая затекшие под стол икроножные мышцы. На лукавых иноземцев, уписывающих за обе щеки душу, он взирал животным, требующим кормовых добавок и напропалую пропалывающим личное биополе с незапамятных времён прокуренной, неугомонной молодости.
Пропеллер вентилятора прогудел, разбавленные музыкой заунывные слова о неразделённой любви, в потоках воздуха и затих, не пытаясь его отфакстротить. В них проглядывал индекс утончённости прозрачных намёков (так в нетрезвом виде, избираешь дипломатический подход к дверям своего дома, надевая стакан на вскрытое горлышко бутылки). Певичка-астматичка с мушками на щеках, налитых морковным соком и синюшным флюсом с полминуты вкушала нарезанные лопастями ломтики воздуха. Потом она разразилась кантатой взлелеянной в духе итальянского «Amore», измеряемого в микромакаронах. Пятьдесят лет назад она, сиявшая от восторга и собственного отражения в зеркалах, в беременном состоянии дебютировала  в закусочной «Робот» что на реке Жмурики Соловецкой области, где блюда заправлялись синтетическими маслами, а при входе висел плакат «Осторожно, здесь столуются утрусские поэты». Детонировав в воде, мамка имела оглушительный успех у рыб животами вверх. Её незаконнорожденный гребёнок загрёб вплавь за кордон, но был перехвачен за необрезанную пуповину и несуразное свидетельство о рождении пограничниками. Первые три года жизни шустрик, как егерь, гоняющийся за зайцем без особой охоты, отмотал в кутузке в разрозненных чувствах по статье «За распространение молвы». Впоследствии мальчонка – обладатель блиновидного лица хозяина корейской лавочки, подававший в столовке надежды, досрочно преодолел подростковый мастурбационный период и стал известен читателям, как Амброзий Садюга – автор обогащённых пестицидами  консервнозакрученных сюжетов стеариновых пьес. Он занял пустующую нишу в лихой литературе, смутив цензоров фразой: «Перестаньте принюхиваться к аромату, испускаемому портянками, дешевле обойдётся, и жизнь себе продлите». Графоманы вслед за цензорами поняли намёк превратно, что за бастионом нелюдимости скрывается милейшей души человек и удвоили свои ряды «Петухи корпорейшн» на плавучих островах, признав, что юмор делится на накатывающийся и волнообразный. Без притоков, впадающих в это передовое течение, в  поле зрения Даника не попалась бы «Новая Утруска и Усушка Утрусского Слова», брошенная на разодранный стул. Он не поленился подняться и подобрать валявшуюся газету. Она писала о зубных протезах, изъятых изо рта растратчика и визжащих в стакане с ромом. В разделе «Невзгоды» на последней странице дальнозоркий Шницель, которого тщетно пытались удочерить, разглядел нестандартное объявление: «Клуб Интимных Встреч нуждается в новых членах. Взносы золотыми яйцами или Фаберже. Справки по телефону 382-1113. Предъявителям сего предоставляется умеренная скидка по усмотрению устроителей».
– Я уже встречал эту объяву, – прикинул предстоящие расходы Даник, – кто-то сказал наивной шлюхе, что моряки стоят на якоре и она, дура, поверила, а у кого-то не тухнущие яйца Фаберже с папи-маминых времён завалялось, – он плеснул в стопку водки, несмотря на то, что Мура предпочитала пуншистые напитки и, нагнувшись, как бы невзначай прикусил её и без того оттопыренную нижнюю губу топорной работы. Та вскрикнула от щемящей боли и тусклой обиды, ощутив, как к страданиям от анемии прибавляется глубокая привязанность к неиссякаемому энтузиазму Шницеля. 
Баварцыцы прервали слаженное пение под айн, цвай, драй и, раскачиваясь, угрожающе следили за Даником. Им мерещилось, будто раздражающий их субъект вовлечён в тяжбу с самим собой, а это нарушало немецкое душевное равновесие, закалённое в мюнхенских пивных 20-30-х годов – эпохи разгула свинга. Создавалось  впечатление, что они встанут и вышвырнут Даника из ресторана или того хуже – размажут сгустки помидорной крови по его изнеженному лицу профессионального лентяя (пришёл в негодность – пиши, пропал). Но их сдерживали два отвлекающих фактора – миниатюрное елозящее посадочное устройство Мурочки и отвратительно львиная доля пищебумажной промышленности в изготовлении колбасы «Приличная гадость», а это практически неприемлемо для людей, жизнь которых представляется тиром, где место под солнцем выбивается в соотношении 90 к 100.
Даник в отчётливом докладе слышал, как в животе у одного из представителей нордической расы назревал Мюнхенский путч, и чтобы разрядить нагнетаемую квартирную обстановку, Шницель проПовароттил Мурочке арию из «А’идов» на ломаном оперном иврите, предназначенном для острастки басурманов:
– Ты видишь перед собой самых деятельных людей – прирождённых бездельников и финансистов – они не разводят огонь на деньги. Между фужерами с пивом и пережёвыванием бастурмы только бюргеры делают набрякшие музыкальные паузы. А тот, в неряшливой пилотке лётчика SS, второй с краю, всё норовит войти  в штопор, не вытянув пробку из неброской в окно бутылки. Признаюсь, и у меня есть дно, с которого поднимаю непереводные на иностранные языки амфоризмы, поэтому мне приходится принимать слабительное, дабы не запираться в самом себе.
– Ты прав, лётчика я тоже заметила. Но кого прельстит волыньщик у которого вместо тугой мошны вялая мошонка. Он вызывает у меня отвращение, – неслышно прошепелявила на неотшлифованном польском языке смекалистая Мурочка, чтобы её не засекли взглядами, поседевшие в зале у кипа-риса вольтерянки.
Видно было, как вихляющиеся Бастурмане сбавили темп и замялись по краям в очередном Данцинге с его конфликтным польским проходом в исполнении ансамбля «Танцующие Непердики». Осторожные посетители понимали, что бастардов лучше не задевать ни плечом, ни взглядом, прежде чем в космос отправится итало-еврейский космический корабль «Апологетто реакции».
В спорной ситуации эта порода обладала натурой продвижной пешки, И если успех окантовки кантаты «Во здравие» заставлял себя долго ждать, они отказывались от него. А у плывущих по течению вальса возникало ощущение соприкосновения с режущим дорзальным плавником по их белым животам.
От врагов в пьяном застолье за скатертью-перебранкой, переходящем, как правило, в застулье, я отопьюсь собственными силами, граничащими с насилием, а на границе только и жди столкновений, возникли и трусливо пропали опасения  Даника. Муркина же сообразительность, замешанная на наблюдательности, оказалась практичной – она решила первой дать Дёру, если он не возражает. Такой мобильной женщиной следует обладать дёшево и сердито решил Шницель, кровь его взбурлила и он почувствовал как эритроциты, доставляющие кислород к органам, пошли в присядку. Она – моя, так сказать, последняя могиканша и бесплатное пристанище, упускать её было бы грешно.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #110)