К ПУШКИНСКОЙ ТРОПЕ
(Анализ антипоэзии в интернете)
24.
11.02.18 г.,
Собор Екатеринбургских святых
... Каждое утро мы с женой раскрываем наугад книжку «Оптинский цветник», и взгляды наши вылавливают из текста, что случится, советы того или иного старца, предназначенные нам. Мне сегодня выпало высказывание преподобного Анатолия Старшего: «Вот ты до такой степени увлёкся миром, что и разум потерял: ты говоришь, что богатым легче спастись, а Господь сказал: «Неудобно богатые внидут в Царство Небесное!» Благодари Бога, что не богат». Тут, конечно, речь не об одном материальном богатстве, но и о духовном тоже, в которое ничего земного не входит.
Ещё не так давно, лет пятнадцать-двадцать назад, был я всеохватным, как Евтушенко. Чуть строфа у какого-либо поэта понравится, я его уж и возвеличиваю, уравниваю с другими избранными. Анищенко и Зюськина, Пушкину и Есенину под стать, ставил в один поэтический ряд талантливых и гениальных, без разграничения. И вот земное, мирское! — чем ряд этот был длиннее и внушительнее, тем и себя, в душе, считал, более культурным и богатым.
Совершенно изменила мою психологию истина Христова. Больше и глубже проникал я в неё, и яснее открывалась Небесная, не земная, мудрость, которая не в богатстве, а именно в бедности, но в бедности, по заветам Христа отобранной.
Главным в оценке стихов, прозы, самой жизни стало то, что безошибочно отражало, проще говоря, Заповеди Христовы, бесчисленные грани Истины. По этой причине уменьшился для меня Пушкин и другие классики, осталось в них только то, что отвечало высшим запросам. Так, Миша Анищенко терял свои значимость и поэтическую мощь по мере того, как я прочитывал его муть голую про Бога, про Гоголя, про Церковь (для кого Церковь не мать, для того и Бог не Отец). Словом, не было в творениях Бога, и сами творения становились неинтерсными, и даже вредными, развращающими пусть не меня, но читателей, бедных наших россиян, готовых поверить любым сказочным мифам (тоже ведь красивые сказки!)
Как могут проявляться в наших вещах истинные грани, истинные живые ветки и ростки? В бесчисленном множестве вариантов. Лишь бы было в них подтверждение Самой Истины, Самого Бога, и ни в коем случае не отпровержение Этой Святыни. Тут всё просто, ничего заумного.
Увидит поэт свежую, никем не открытую крупинку Божьей Красоты в мире — вот тебе и согласие с Истиной, неуклонное следование её извечному призыву. (Так, Фет создал замечательный образ — «мороз сиял». Образ естественный, не придуманный бредовой чьей-то головой, а жизненный, органический, до краёв наполненный поэзией высокой, небесной).
Скажет сочинитель о явлении, отражающем Сущность Истины, выразит звонкими, берущими за дущу словами, и это уже верх поэзии, её неумирающая болевая сердцевина. (Как скажем, у Блока: «И снова бой, покой нам только снится», или у Есенина: «Свобода взметнулась неистово», или у Маяковского: «У советских собственная гордость — на буржуев смотрим свысока», что, собственно, было правдой в советскую горделиво-зазнайскую эпоху, ещё и нам на горе доставшуюся).
Истина помогла разобраться в тайнах современной жизни, которая докатилась до уравнивания добра и зла, хорошего и плохого, нравственного и бездуховного. Термин тут даже оправдывающий появился у современных жителей земли — толерантность, то есть полнющее богатство, всеохватность, всепрощение, полная анархия в мыслях и делах.
Всё это уяснив, я такие стихи написал:
Толерантность — это бесталанность.
Только бесталанный человек
Бессердечие и бестаранность
В умершей душе несёт весь век.
Только бесталанный не услышит
Стонущую, но чужую боль,
Потому что по-мещански дышит
Воздухом, наполненным собой.
Только бесталанный не заметит,
Что единство — выдумка одна,
Потому что есть на белом свете
Неслиянно Бог и сатана.
Бесталанный скажет: мир придуман,
Чтобы всё в нём жило и цвело,
И счастливо улыбнётся, дурень,
И благословит добро и зло.
И живёт, и знать о том не знает,
Что в сегодняшней нахальной мгле
В битве с ложью кровью истекает
Правда на свихнувшейся земле.
Бесталанному большая радость,
Что в обнимку все, кому не лень.
А ведь тут не радоваться надо,
Порознь существуют свет и тень.
Толерантность, если с точки зренья
Совести, что, как родник чиста, —
Это бесконечное терпенье
В бой идти за Истину Христа.
Биться за Истину Христа с любой ложью, даже тем, что видишь, чувствуешь и показываешь другим Красоту Божью — вот и всё, что нужно настоящей Поэзии, и ничто не делает Поэзию Поэзией — ни красивости, ни накрученные образы, ни залихватско придуманные словесные обороты (обормоты), ни острейшие сюжеты, ни парено-жареное месиво. Ничто это не нужно, всё это лишнее и вредное, не отвечающее честным требованиям Правды-Истины.
Жаль, что этого не знают, не понимают и не хотят знать и понимать нынешние интернетские пииты, а их, точно, процентогв 99, и потому вещицы их — насквозь лживы и бездарны. И потому читать их не хочется. Ну, никак душа не принимает.
Да я в последнее время и не читаю. Есть что читать. Малое, но Великое. А появится среди этого громко хлюпающего болота талант, он себя обязательно обнаружит — мудрой тишиной. И даже те, кто толерантно оценивает в глупых подчас конкурсах обитателей всемирной паутины, не смогут его запрятать в свои ядовитые недра, он вырвется, и они же, ценители, вынуждены будут признать его избранным «поэтом года». И даже нескольких лет.
Так, по Божьей милости, счастливо столкнулся я с творчеством бесспорно талантливого стихотворца Ивана Малова. Даже не удержался от хвалебного экспромта:
ЭПИГРАММА,
в которой зла ни грамма
От Великого до смешного —
один шаг.
Владимир МАЯКОВСКИЙ
(реплика с эстрады)
От Малова до Большова
Нету шага никакого.
Тут понятно и без слов,
Что Малов и есть Большов.
24.01.18 г.,
Преподобного Феодосия Великого
И ведь как натолкнулся-то? По первой строчке стихотворения, ставшей заголовком: «Ещё стерня лучится светом...» Вот это подлинное повторение фетовского дерзновения!
Но о творчестве поэта поговорим в следующей главе.
25.
11.02.18 г.,
Собор Екатеринбургских святых
... Итак: «Ещё стерня лучится светом». Подобные поэтические находки в последнее время я уж и не помню у кого читал. Кажется, у Юрия Казакова, с творчеством которого, к стыду своему, познакомился только-только, не прошло и года. Вот у него, точно, орлиный бунинский взгляд на мир Божий. Кто, вроде меня недавнего, еще не знает блистательной лирической прозы этого волшебника русского слова — бросьте все дела и спешите приобрести любую его книжку, хоть взрослую, хоть детскую. Мне спасибо скажете.
Но речь у нас не о Казакове, а о Малове. И об этом радостный и в то же время тревожный намечается у нас разговор. Почему радостный? Да потому что в бескрайнем просторе оренбургской степи-матушки, по которому проносился с конницей своей бесшабашный Пугачёв, где любил рыбачить, и охотиться один из учителей Казакова Аксаков, а славный Пушкин наш и ученик его Есенин собирали пугачёвские материалы для произведений своих о народном герое, — в бескрайнем просторе этом появился талантливый стихотворец, продолжатель традиций «золотого века» Иван Малов. А почему, спрОсите, разговор тревожный? Отвечу позднее. Надо ведь сначала доказать читателю суть нашего главного заявления — о талантливости нового поэта.
Начнём с того самого стихотворения, в котором изумительно звонкая и по-орлиному чётко и точно подмечено, что отразилось в строке.
ЕЩЕ СТЕРНЯ ЛУЧИТСЯ СВЕТОМ...
( Постурожайное )
Ещё стерня лучится светом,
Но знают пахари: пора!
Переворачивают лето
В степи плугами трактора.
Они гудят, и вся округа
Полна урочного труда.
Просёлком,
Чтоб сменить друг друга,
Вновь едут пахари сюда –
В простор, где впереди иное:
Снега, и до весны бело,
И нивы спят, храня родное,
Твоё, степь-матушка, тепло.
Здесь всё густо замешано! растворено друг в друге! чувством любви к людя и природе оживлено! Так можно говорить только о самом дорогом, самом важном, самом необходимом. То есть о том, что есть Правда, Истина Христова, без которой никакой жизни (не животной, а человеческой) быть не может.
Единственно, что меня несколько насторожило — это слишком «громкий» образ о переворачивании лета (а почему уж тогда не всего Земного шара?), но спасли дальнейшие строчки о «переворачивании» времён года, о предстоящей зиме. Тут и громкий, надуманный образ оказался уместным.
Зато вот эти стихи верх совершенства. Прочитайте внимательно.
ОТПУСК
А сердце радостно стучит.
Подумал: "Наконец-то..."
Открыл калитку –
Пёс рычит.
– Нельзя! – отец ему кричит. –
Нельзя! Иди на место!
Ко мне мужчиной пожилым
Идёт, как виноватый.
Мы обнялись.
– С утра глядим.
Пойдём, и мать обрадуй.
Ведёт он к дому,
На крыльцо.
И там – чего милее? –
Я вижу мать, её лицо.
Седа. Отца белее.
Сбылось, что видела во снах.
Стоит, души не чает.
И солнце в майских небесах
Мир детства освещает.
Ну, ни единственной закорючки! Не тепло, а горячо, до сердечного накала. Не совсем правильная с точки зрения стилистики фраза: «Пойдём, и мать обрадуй» — совершенно безошибочна с точки зрения жизненной правды (как может по-другому сказать простой, кажется, сельский, взволнованный встречей человек?) Совершенно уместно и точно образное двустишие: «И солнце в майских небесах Мир детства освещает». Ведь у матери в эти минуты — вся их далёкая совместная жизнь перед глазами проносится, — она так часто снилась ей в долгой разлуке.
Я намеренно даю в начале разбора побольше стихов, в моём понимании, поэтически безупречных. Ведь найдутся же и скептики, которые ухмыльнутся: «Тоже гений нашёлся. Да у меня образы намного изобретательней и красивей!» А в том-то и дело, что — «изобретательней и красивей». В настоящей, высокой, золотой поэзии не изобретательность и не внешняя красивость нужны и важны, а строжайшее служение Истине, Красоте и Правде Настоящей, ни в чём с «мировоззрением» Божьим не различающееся. Тут Красота и Правда естественные, жизненные, органические (любимое слово Есенина). Такие, скажем, как в этом стихотворении:
КИНОМЕХАНИК
У него, у ветерана,
В аппаратной тишина.
Три звонка –
И вот с экрана
В зал врывается война.
Кадры прожитым повеют.
Бой. Фашисты. Вражий клин.
Взвод защитников редеет,
Тает и... в живых один.
– Продержись! – его, родного,
Просит бывший фронтовик.
И в карманах ищет снова
Валидол в смертельный миг.
Но подмоге путь неблизкий
В тихий, медленный рассвет.
...Как расстрелянные диски,
Ряд прокрученных кассет.
Доконала-таки треклятая война старого киномеханика, кадры фильма очень уж сильно, нестерпимо остро напомнили ему сражение из его солдатской жизни. А сердце на износе. Здесь образ в конце строф — громче любого смертельного выстрела. Вот когда любой смелейший и неожиданнейший образ будет кстати. Ничем не помешает он читательскому восприятию.
Кашу маслом не испортишь. Вот еще вам несколько добрых ложек.
ОН УШЁЛ, И В ЦЕЛОМ МИРЕ...
Он ушёл, и в целом мире
Нет прощения вины.
Помнит дочь: она в квартире
Испугалась тишины.
Помнит сын: отец уходит
Навсегда из детских лет.
Нет войны – отец уходит,
Мать глядит ему вослед...
Семейная трагедия, переданная в восьми строчках. Это классика. Когда краткость действительно сестра таланта.
А здесь царство добродушного юмора, этакая сказка ложь да в ней намёк. Намёк на серьёзнейшую беду сочинительскую — гордыню тайную и явную, в будущем поэте зарождающуюся:
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Стоял Пегас над летней речкой,
Грустил, помахивал хвостом.
К нему с лирической уздечкой
Мальчишка крался из кустов.
И – прыг на спину: – Стой, крылатый!
Даёшь стихи! А ну – в полёт! –
Взбрыкнул Пегас – юнец кудлатый
Слетел на берег: – Во даёт!
Конь своенравный, слыша это,
Легонько крыльями повёл:
– А деликатность для поэта?..
Нашёлся, тоже мне, орёл!..
М-да, все мы орлы в поэзии, иногда зазнающиеся так, что уже ошибок своих в стиха не видим и не чувствуем. Малов, кажется, не из таких «юнцов кудлатых». Я просмотрел чуть ли не всю ленту его вещей на Поэмбуке. К моей радости, отдельные недоработки он уже исправил. Исправил удачно, с хорошим чутьём русского языка. Скажем, землю-кормилицу (явный штамп, причём, самый худший — газетный) заменил степью-матушкой (такое сочетание встречаю впервые, кажется, это находка, если у Кольцова не встречается).
Однако, кое-что из недоделок осталось. И о них сейчас речь.
Самые неприемлемые и вредные из них те, которые нарушают правду жизни, являются, по выражению Аристотеля, ложью по отношению к Истине, Истине Божественной, Христовой. Такие недоделки, поэтические промахи не только стихи уничтожают, к нулю, даже к минусу сводят, но и портят напрочь начинающих авторов и читателей, конечно, приучая их к пониманию поэзии как вседозволенности, где плохое и ложное выдаются за хорошее и истинное, а то и вместе, на равных, толерантно, существуют.
Есть у меня на этот случай такой экспромт:
КТО ИСТИНУ НЕ ЗНАЕТ — НЕ ПОЭТ...
Кто истину не знает — не поэт.
Вот ты поёшь, порой самозабвенно,
А истины в стихах ни капли нет,
И потому они — подобье тлена.
28.04.13 г., ночь
29.04.13 г., день
(Истина для поэта, повторю, самый главный критерий. Ложь только бестолочи, бездарям приятна, только они клюют на неё. Понимающие толк в стихах настоящих, подлинных — отрицают её в корне как мерзость для себя и для Бога).
Хорошо, что Малов почти не грешит этим. Но кое-что и у него в печати промелькнуло. Напомню ему об этом. Если посчитает нужным — исправит. Итак...
26.
15.02.18 г.,
Сретенье Господне
... В начале наших заметок мы говорили, насколько важно для поэта выбрать в Божественных сферах, в обителях Истины тему будущего сочинения, которая не только пришлась бы по сердцу самому сочинителю, но была бы и предельно полезной читателям. Если пренебрегать этим правилом, получится обратное — антистихи, мало того что не полезные и неглубокие, но ещё и опасные, вредные, потому что будет в них ложь, людей развращающая (такими пренебрежениями богат «серебряный век», открывший широкую дорогу нынешнему графоманско-интернетскому беспределу).
Мне трудно сказать, насколько владеет Христовой Истиной герой нынешней главки, но есть грустное и тревожное предположение, что пока — не очень. Иначе бы не появилось вот это беспомощно-непоэтическое четверостишие.
МАЯЛ МАЯТНИК ГОРДЫНИ
Виноваты сами –
Маятник гордыни.
Грех витал меж нами –
Нет его в помине.
В чём его беспомощность и вредоносность? Для тех, кто знаком, хотя бы в общих чертах, с учением Христа (о создании материально-духовного мира и его нравственных законах) — нет секрета в том, что человек извечно грешен и потому больше склонен к греху, чем к доброму деянию. Как бы он не очищал себя от пороков, обязательно согрешит, сделает не так, как должен был бы сделать по требованиям духовности, и — обязательно! — подпадёт под магнитное поле бесчисленных согрешений (а гордыня — их родная мать). Так что в данном экспромте, скорее всего торопливом, непродуманном, не одна ошибка, а множество, но главные из них вот эти — безгрешность бывает в человеке очень короткое время; согрешения приходят не по закону маятника, его нет и в помине, а в любое время, только человек начнёт забывать о Боге, о совести и нравственности; горделивость утверждения автора в безгрешии (это уже грех); и связанное с греховным состоянием издёрганное, нелогичное, непоэтическое стихоплётство, совершенно недостойное дара Божия. Вот здесь Малов уж точно не Большов. (Да простит он меня за каламбур, но нельзя равнодушно смотреть, как талантливый поэт сам себя отхлёстывает крапивным веничком).
В высокой нравственной сфере столько тем, ещё нетронутых, ждущих своего часа, своего творца, своего счастливого, радостного воплощения! Так зачем же следовать неумному, тоже необдуманному восклицанию Ахматовой о мусоре, из которого вырастают стихи. Не стихи из той непотребности вырастают, а пустяковые хи-хи.
Был бы злополучный экспромт единичным в творчестве Малова, я бы на него внимания не обратил. Чего не сочинишь без вдохновенья. Но просчёты такие есть. Вот ещё один.
НА ПАМЯТНИК СМОТРЯТ МАЛЬЦЫ...
"Я вам жить завещаю –
Что я больше могу?"
А. Твардовский.
"Я убит подо Ржевом"
"Живите!.." – погибших заветы.
На памятник смотрят мальцы,
Где строки, поэмой Победы, –
Солдатских фамилий столбцы.
Вот лица мальчишек всё строже
И – скорбь. И в живой тишине
О Родине чувства тревожит
Неснятый вопрос о войне.
Тут снова ложные придумки, но уже с порочным и, к сожалению, привычным нынче душком лжеопатриотизма. Желаемое за действительное выдавать — замшелый приёмчик советских Фадеевых и Горьких. Но, оказывается, бессмертный какой-то. Поют, поют гимны современности, почти в конец развращённой... А я вот ни разу за последние годы не видел, чтобы мальцы стояли со скорбными (!) лицами у памятников и стел павших в жестокой битве с фашизмом. Они, мальцы, теперь стоят где-нибудь в затенённой сторонке и завистливо смотрят, как старшие их сверстники наркотой себя пичкают и другими гадостями.
Вот ведь где проблема! Да, вроде бы, и намёк на это есть в стихотворении: «О Родине чувства тревожит Неснятый вопрос о войне». Эту тему надо было выловить автору в море нравственных, а не лжепатриотических, то есть никаких тем.
Нынешнее бездуховное падение и молодёжи, и немолодёжи давно уже надо всесторонне рассматривать и со всей прямотой Христовой говорить о нём, потому что причины этого гибельного явления гораздо более глубже, чем мы привыкли показывать их.
Пожалуй, только Астафьев, один он, пока серьёзно и глубоко прикоснулся к Правде о войне в почти не читаемом, по равнодушию нашему, романе «Прокляты и убиты». Там он кричмя кричит против любой войны. В том числе и Отечественной, которая произошла из-за непозволительно-горделивой советской угрозы «старый мир разрушить до основанья» и построить незаконченный когда-то Вавилон. И война-то ведь, — как это люди не видят! — произошла не почему-то иному, а, в итоге, только как великое нам испытание за иудовский отход от Христа. Почти тысячу лет пытались жить по Его высоконравственным заветам — и на тебе: дожили до почти полного безбожия, которое ещё и нашим поколениям досталось хлебнуть с избытком. Воистину по-лермонтовски — «Печально я гляжу на наше поколенье...» В истории, увы, и это тоже известно, если знать Истину, — всё закономерно повторяется и опять же из-за первоначального грехопадния человеческого.
Значит, что? Значит надобно автору всё-таки скрытую гордыню (а её у каждого из нас хватает) преодолеть, понудить себя к этому (тоже закон Истины), и серьёзно взяться за изучение пока ещё в целом незнакомой тайны, чтобы не было срывов, недостойных дара Божьего, который в Малове не по-малому плещет и заставляет кипеть над изобретением не всегда нужных, порой совершенно неорганических, образов. (Но об этом чуть позже).
Теперь о встречающихся срывах другого плана, чисто литературно-поэтического характера. Остановлюсь только на самых типичных. Слава Богу, нет-нет да и сам он их видит и легко устраняет, что вселяет веру в светлое будущее поэта. Но и ему самому более решительно надо бороться за приближение тех дней.
ПЛЫВЁТ ЧЕРНИЛЬНИЦЫ КОРАБЛИК...
"...Чернильница моя..."
А. Пушкин
Он жжёт свечу. В округе каплет
С вечерних крыш – весны пора.
Плывёт чернильницы кораблик
Под белым парусом пера.
Плывёт. Плывёт. Ещё страница!
А на дворе уже темно...
Вновь будет Пушкина окно
В столице за полночь светиться.
Иван, пожалуй, и сам уже догадался, какие тут у нас претензии. Прекрасный образ «Плывёт чернильницы кораблик Под белым парусом пера» ну никак не уживается со страшно бородатым литературным штампом — с окном, которое будет светиться за полночь. Не уживается и с немощным словом «каплет». Не все же слова без тщательного отбора следует ставить в строку. Это старое и непогрешимое требование стихотворцев, и забывать о нём грешно. Исправь, Иван, две этих погрешности, совершенно незаметные для нынешних нетребовательных читателей, и твоё стихотворение под парусом поэтического вдохновения тоже поплывёт в даль дальнюю под весеннюю капель!
Только что мы отметили неоригинальность и заимствование поэтом штампованного образа. В 8-строчном стихотворении хватило бы и одного, первого, удачного. Но нет! Жадность, что ли? А ведь излишнее всегда только во вред. Прочитайте вдумчиво вот эти стихи.
ВЕЛОСИПЕДИСТЫ ДЕТСТВА
Вслед за солнышком вставали,
Мчались в луговой озон.
Под ногами – две педали,
Как ступени в горизонт.
Спицы быстрые вязали
Шин узорные следы (,)
И звоночку подпевали
Летом птицы с высоты.
Он звенел, что мир чудесен!
Нас манили, уводя,
Километры птичьих песен,
Сельских далей и дождя.
Я дождя начало слышал
На крыльце, где так легки
Первых капелек по крыше
Голубиные шаги...
Автор решил перещеголять сам себя. Сорить образами, так уж сорить! Посчитаем, сколько их в небольшом стихотворении. Вслед за солнышком вставали; Мчались в луговой озон; Под ногами – две педали, Как ступени в горизонт; Спицы быстрые вязали Шин узорные следы; И звоночку подпевали Летом птицы с высоты; Он звенел, что мир чудесен!; Нас манили, уводя; Километры птичьих песен, Сельских далей и дождя; Я дождя начало слышал; так легки Первых капелек по крышей Голубиные шаги...
Одиннадцать на шестнадцать строк. Недурственно. Хотя Есенина обойти не удалось. Есть у него такие строчки:
Изба-старуха челюстью порога
Жуёт пахучий мякиш тишины.
Получается по два образа на одну строчку. Да вот только в этом ли суть настоящей, большой, русской, Божественной поэзии, в которой «поэт больше, чем поэт»? Если по большому счёту, я бы из всего маловского стихотворения оставил только одно, последнее четверостишие:
Я дождя начало слышал
На крыльце, где так легки
Первых капелек по крыше
Голубиные шаги...
В нём поэзия родниковая и образы вполне органические, жизненные, нужные для стиха. А остальные, — сами по себе в отдельности неплохие, свежие, — страшно мешают восприятию главной мысли — прелести, лёгкости, яркости детского катания на велосипеде. А смысл теряется, значит поэт силы напрасно растратил на... получается, выкрутасы, ненужные выпендривания. А как ещё назвать то, что лишнее, мешает, уводит от главного? Так ли, сяк ли, но выходит земное, толерантное, жадное, неостановимое изобилие.
И потом вспомним — ушёл ли со временем Есенин, который, по словам Маяковского, «загибать умел», в густые дебри образности или ушёл в места более просторные, чистые, свободные для глубокой мысли. В конце жизни Сергей Александрович говорил, что его теперь всё больше тянет к Пушкину, и сочинял намного проще, доходчивее, богаче по мысли, сердечнее и — лучше:
Я о своём таланте
много знаю.
Стихи — не очень трудные дела.
Но более всего
любовь к родному краю
Меня томила,
мучила и жгла.
Неизбежно пришёл к простоте и Маяковский:
Уважаемые товарищи потомки!
Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
наших дней вспоминая потёмки,
вы, возможно, вспомните и обо мне.
К простоте, к глубине, сердечности и к правдивости русской! Вот ведь задача-то главная и в жизни, и в литературе. А силу таланта — только на совершенствование сочиняемого, производимого на свет не ради экстравагантных выдумок «серебряного века», не ради личной писательской радости, а ради радости понимающего толк читателя, ради Сударыни Истины! А то ведь уходит талант на образы, а стихи, по отдельным строчкам, остаются сырыми, недоработанными, «лето» в них остаётся не перевёрнутым...э-э, то есть не вспаханным. Вот печальные примеры, которых у мастера слова быть не должно. Просто-напросто не должно. А они — есть:
СОЛЬ-ИЛЕЦКИЕ АРБУЗЫ
( На базаре )
– Дар земли!..
– Да-а...
– Чудо света...
– Пробуйте!.. –
Отведать взять –
На губной гармошке лета
Песню родины сыграть.
На губной гармошке лета, да еще песню родины сыграть. Какая тут привязка к образу губной гармошки (и песне родины)? Что, отрезанный ломоть арбуза походит на губную гармошку? Но ведь едят-то арбуз не губами, а зубами всё же. А красный цвет походит только на одну треть флага российского. Неточно, фальшиво, противоречит русскому духу.
А вот это стихотворение до боли жалко. Какая острая, жизненная , злободевная задумка! Сколько народ наш страдал из-за многолетней невыплаты зарплат и нехватки в стране денег (в то время, как управленцы по-прежнему жирели и благоденствовали). Ведь поднялся же поэт до этой истинной темы!
ВОСПОМИНАНИЕ О СТОЛЯРКЕ
"Я устал от двадцатого века..."
В. Соколов
Плотник вместе с помощником дружно
Пилят доски, кладут – к обрезным.
А распилят – черёд наш. Натужно
Мне с моим напарником нужно
Погрузить их – работа двоим.
От нужды мы здесь. Дни крутые –
Вновь с получкой задержка – беда.
За наличку в новой России
С ним пришли подработать сюда.
Боль "Как жить?" безответно усилят
Эти доски, что ждёт грузовик...
Мощно, хищно вращаясь, их пилит
Циркулярки акулий плавник.
Ритм стихотворения не совсем удобный для формирования хорошо звучащей строки. Например: «А распилят – черёд наш. Натужно». Ужасно немузыкальное, отвратительно звучащее сочетание: черёд — наш — натужно». Я бы сделал так: «А распилят — и вот натужно». У автора безграмотно, не по-русски сказано: «Погрузить их – работа двоим». Уж тогда лучше так: «Погрузить их – заданье двоим». Хотя тоже плохо. Дальше. Какая-то несуразица: за наличку подработать (вместо работать). Гораздо точнее будет: «За наличку в новой России С ним приходим работать сюда». Третья строфа — без изменения. В таком виде стихотворение можно было и публиковать. Но нехватка поэтической ответственности помешала. Доработай, доведи до ума — и получилось бы вполне зрелое, исторически верное произведение. Жизнь была бы отражена по законам Истины, которые только и должны быть в большой, настоящей поэзии.
К недоработанным, ничего не поделаешь, приходится отнести следущее стихотворение:
СУШЬ. НИ ТУЧКИ В СТЕПНОЙ СТОРОНЕ...
Сушь. Ни тучки в степной стороне.
Хоть бы ветры прохладой подули!
Без дождя в знойный день в тишине
Часто никнет округа в июле.
(Но) Дождь прольёт – снова птицы поют,
И земля окунается в негу,
И укроп – огородный салют –
Торжествующе тянется к небу.
«Часто» — проходное, случайное слово. Нужно что-то другое, вроде: изнывает, или вместо «часто» более точное, более подходящее слово. В начале второй строфы по стилистике требуется энергичное слово «но». Можно так: «Но дожди грозовые прольют». И далее. Если хочется оставить пенье птиц, строфу можно сделать пятистрочной. Всё ведь легко правится. А правки нет. Не думаю, чтобы поэт не чувстовал вялости, нелогичности, незаконченности нынешнего варианта. Да. А образ о салюте здесь великолепен. Совершенно уместен и точен до гениальности.
Следующее стихотворение — лишь с одним стилистическим замечанием — и по тематике уже не ложно-патриотическое, а весьма и весьма человечное.
ХУДОЖНИК. 1945
Послевоенный тёплый вечер.
Солдат, уставший от ходьбы,
Вошёл в село, женою встречен
У ветхой крайней городьбы.
Глядели вдовы – счастья судьи –
На радость молодой четы
И на плетни склоняли груди,
Как переспелые плоды (!).
Глаза печальных вдов уральских
Седые видели виски.
Крещенским снегом – не по-майски! –
Его скрипели сапоги.
Он людям замыслы большие
Нёс на полотнах передать:
В тылу, в труде, в тревоге мать,
Жену, односельчан в России (?).
Отца, погибшего в бою...
Прекрасное, спокойно-глубокое произведение. («Воды глубокие Плавно текут. Люди премудрые Тихо живут». — Пушкин). Думаю, к такой премудрой тишине и глубине придёт с годами наш восходящий поэт. И дай-то Бог ему в этом удачи!
И в завершение разбора творчества Ивана Малова, творчества уже яркого, многообещающего — несмотря на неглубокое знание необходимой Истины, на пока еще серьёзные недоработки в музыкальности, ясности, логичности, на всё ещё несовершенное владение многославным нашим языком, — поставлю вот такую живую поэтическую картинку в стихах, полно отражающую характер и талат Малова.
ПОРА ОТТАЯВШИХ ДОРОГ...
Н. Д.
Пора оттаявших дорог.
Автобус городской в апреле.
Выходит девушка из двери,
В другую – входит паренёк.
Он дальше едет, ладный, ловкий,
К заботам и друзьям своим.
Быть может, общей остановки
Недостаёт для встречи им...
И в жизни нашей постепенно дороги оттаивают, после долгих леденящих холодов. Твори знай, если требует душа. Но только стремись не к тому, от чего изнывает, по сути, безнравственное, светское большинство интернетских авторов и читателей, а к тому, чем живёт Поэзия с большой буквы, Поэзия, в которую естественно вольются исправленные сегодняшние и совершенные завтрашние стихи Ивана Малова.
P.S. Надеюсь, что мои эмоции поэт поймёт правильно. Я люблю его по-православному. То есть от всего сердца...
(Следите за публикацией)