То махаоном, то дневной павлиноглазкой,
То пышно-траурной скорбящею вдовой,
То жутким бражником с Адамовой главой
Влетает в душу мне — всегда под новой маской.
И гусеница-жизнь вдруг обернётся сказкой
Тысяча первою (иль тысяча второй?),
И посошок Петров оденется листвой,
И боги оживут, расцвеченные краской...
Не зная устали — во сне и наяву —
Цветными нитями из крошечных пылинок
Пронзает вновь и вновь бесцветную канву,
Ведя с бессмыслицей смертельный поединок.
И из сплетений той погибельной игры
Неисчислимые рождаются миры.