Как мир жесток! в нём брошенный портфель
играет роль привязанного камня
ко взмокшей шее. Влюбчивая Катька,
что предпочла мне Трубникова Кольку,
внесла в тетрадку будничных потерь
ещё одну значительную колкость,
к которой я отнёсся, как учётчик.
Мне нужно будет выпросить патент
на степень беспристрастности к учёбе.
Как мир нелеп! дотронешься до врат,
которых днём касались её руки,
и проще жить. И свой последний рубль,
я трачу на сомнительные вещи:
на папироски, крендели...
Домкрат
семи святых поддерживает вечность,
что люди начинают с папироски,
и помеси притворства и добра.
Я, в неком смысле, фибрами прирос к ней;
всей мглой зрачка.
Страшна моя любовь!
на первой парте выцарапав "Катя",
я пропускаю формулы, и катет
теряет свою значимость насколько,
что я противлюсь времени.
Любой
кто прежде передразнивал их с Колькой
становится сородичем сибирских
отшельников, в чьих глазках под лупой
читаешь вот что: чаяний всех близких
не оправдавший, силится попрать
законы поклонения наукам.
И вот она, и я шепчу на ухо:
"Вернись, Екатерина! Колька проклят!
Вернись, и коль не хлопотно, - поправь
весь мой уклад!"
Она бросает: "Рохля!
Бери учебник! Брось мечтать о девках..."
А что Господь? Господь, конечно, прав
в своих непредумышленных проделках.