Обычное человеческое общение обернулось церемонией. Все сводилось к тому, что, проснувшись поутру в одной постели, она ровным голосом говорила ему «привет». В ответ он отрывал голову от подушки и слегка кивал. Все. Обязанности, формальности и что там еще есть между супругами, соблюдены.
Она выскакивала из постели, и вела себя так, будто в комнате одна. Он смотрел на нее очень редко и так, будто стеснялся этого. Постель никогда не покидал до тех пор, пока она не убегала в ванную.
Потом они разбегались по делам. Встречались вечером. И опять церемония. Говорила, что ужин на столе, а сама она перекусила то на работе, то у подруги, то не голодна.
Так продолжалось долго. И, казалось, всех все устраивает. Однажды она поймала себя на мысли, что относится к нему, как к мебели. В голове возник образ обычного стула. Она тогда улыбнулась и мысленно похвалила себя за такой удачный ассоциативный ряд. Действительно, стул. Неброская вещь, но в хозяйстве нужная. Практичная и многофункциональная, когда нет сил убрать в шкаф одежду или сумку, можно небрежно бросить на стул. Неудобно, неэстетично, зато не помнется.
Однажды он вернулся раньше обычного. Она нарезала овощи. Церемониал был нарушен, и с этим пошатнулось ощущение внутреннего покоя и правильности происходящего. Вместо привычного и легко срывающегося с языка «ужин на столе», обронила, «я уже заканчиваю, скоро все будет готово».
Обычные фразы, но дались они ей тяжело. Она удивилась, что все в ней противилось, говорить не хотелось вообще. И вдруг он схватил со стола нож, неуверенно замахнулся, напоролся на ее спокойный взгляд и безвольно опустил руку. Потом застонал и вышел из комнаты. В тот вечер оба остались без ужина, оба оказались не голодными.
В постели она думала, что стул теперь на трех ногах, и она может хрястнуться с него каждую минуту. Допустить это было нельзя. И впервые за долгие годы подумала не о себе, о нем. Ну хрястнусь, да больно, может, даже сломаю что-то. Обязательно встану, отряхнусь, залижу раны и все будет как всегда. А вот он точно рассыплется на атомы. От жалости и нелюбви к нему и к себе она заплакала.
Ушел он в пасхальное воскресенье. С тоской оглядел праздничный стол, вздохнул обреченно, сказал, что сожалеет, что все так вышло. Задержался взглядом на ее лице, даже потянулся рукой, чтобы коснуться его, но одернул на полпути, сжал ладонь в кулак, резко повернулся и вышел из ее жизни навсегда.
Им обоим стало легче. Время спустя, они стали общаться как нормальные люди, как тогда как только познакомились. Они никогда и нигде не говорили друг о друге плохо. Она о нем молчала, а он говорил, что она самая лучшая, но только, когда без него.