Крутит ветер увядшие травы
В океане монгольской степи.
Слышен топот свирепой оравы,
Как начало военной тропы.
Хан Чингис, отрезвленный тревогой,
Опьяненный любовной тоской
Размышляет пред скорой дорогой,
Как вести всю орду за собой.
Взор скользит по отлогому краю
Белой юрты, где тлеет жасмин.
Скоро этому чудному раю
Суждено покориться без сил.
Хан откинул полог юрты белой
И в глазах заискрился огонь.
Образ юной Хатун хрупкотелой
Он увидел, как призрачный сон.
Кулан бросилась в ноги кагану,
Обняла их, прижавшись щекой:
"Нам бежать надо: мне, мальчугану,
Ибо смерть нас настигнет рукой.
Буду нищей бродить по дорогам
И питаться степною травой..."
"Не спеши, подожди-ка немного,
Я пока еще жив, я с тобой!" -
Хан, пытаясь развеять тревогу,
Ее руку ладонями сжал:
"Не пущу я тебя в путь-дорогу!"-
И к губам ее нежно припал.
Во весь голос смешно замяукал
Годовалый наследник Кюлькан.
"Это сын твой, правитель, послушай,
Он - кровинка твоя, о, мой хан!
Почему только старшие дети
Получают улусы свои?
Почему самый лучший на свете
Не наследует земли твои?"
"Никогда сын меркитки не станет
Повелителем наших степей.
Пока сердце мое не устанет
Охранять буду вас от смертей".
"А в моем сердце страсти с избытком
К сыну, что был меркиткой рожден.
Твоя мать, Оелун, ведь меркитка,
И любви наплевать на закон".
"Позабыли об этом монголы
И не надо им то вспоминать.
Далеки уже юные годы.
Я приду после битвы опять".
Тихо прячась за юртой тяжелой,
Степь услышала их разговор.
И сложили легенду монголы
О любви, что живет до сих пор.