****
В год, когда скончался барабанщик Рома Гегарт,
Я в России был, писал стихи.
Под осенним низким хмурым небом
Наблюдал, как множатся грехи.
В комнатах заброшенных строений
На полу лежал ненужный хлам.
В ранний час к метро людские тени
Шли безмолвно по своим делам.
На Арбате пьянь стреляла деньги
Чтобы на Смоленке взять вина.
На гитарке школьник резво тренькал,
Пел о том, что перемен ждёт их страна.
Жизнь текла, меняясь незаметно
По холодным и чужим дворам
В глупости иллюзий беспросветной,
Выгодной кремлёвским докторам.
Мать моя ходила всё труднее,
Я её, как мог, в те дни берёг.
Возле сталинской чугунной батареи
Утешал её, и лгать себе не мог.
А потом на боли адской грани,
Изнурен в бессмысленной борьбе,
Разломился надвое «Титаник»
Черной краской смазав ночь в судьбе.
Тело вынесли в мешке к машине «Скорой»,
Мент поставил «галочку» свою…
Смёл таджик метлою листьев ворох,
И присел с насваем на скамью.
Выдержал я всё, что только можно,
И поэтому теперь иной подход
У меня к тому, что невозможно,
И к тому, что всех когда-то ждёт.
Подросли вчерашние девчонки,
Превратились в жирных наглых баб.
Гладя мужиков своих мошонки,
И глумясь над тем, кто в жизни слаб.
Хвастались детьми, в быту старея,
Изменяли, если что не так.
И потом, о чём-то сожалея,
Пили новогодний свой коньяк.
Праздников толпы сменялись числа.
В изобилии обещанных щедрот,
И мечта, как девка с коромыслом,
Скалила свой белозубый рот.
Появлялись новые герои,
Борзописцы множили вражду.
И глазами мутными изгои
Посылали жизнь других в ****у.
Время шло, оно неумолимо
Словно гильотиновый топор.
И всё то, что было здесь любимо,
Ежечасно крал поганый вор…
Так я стал Туманным Альбионом,
Дверь закрыв на сорок три замка,
С новеньким приятным телефоном,
Странный гость в стакане маяка.
Сам себе вратарь в хоккейной маске,
Сам себе коммерческий агент,
Сам себе то бультерьер, то хаски,
Сам себе российский президент.
Сам себе эпоха модернизма,
Сам себе мишень и пистолет.
Сам себе Великая Отчизна,
Боль потерь и всепрощения свет.
Мне нахрапистое хамство не товарищ.
И чужая дурь мне не жена.
Потому как пепел тех пожарищ
Здесь во мне как мёртвых имена.
За окном июнь, прохладен ветер.
В Дмитров не поеду, много дел.
Я теперь сам за себя в ответе,
Вне интриг и ядовитых стрел.
ИЗБАВЛЕНИЕ Татьяне Щировской
Здесь сосны стоят вековые, небеса им поют псалмы
Золотистая россыпь имени, лунный блеск лесной хохломы.
Не нужны здесь в часы вдохновения, когда вечность стирает грехи,
Одиноких старух томления, упакованные в стихи.
Здесь встречаю себя я прежнего, без рабов, что гнут спины в труде.
Хвои запах сырой детства нежного, кружит голову в тихом дожде
Миллионы живущих в иллюзиях далеко, будто нет их совсем.
В Баргузиновой длани аллюзии возникают на тропках в Эдем.
Здесь мечта в теремках заколдованных дарит то, что превыше всего
Если веришь ты в Божий промысел, как себя, ощущая его.
Вдруг на красных сапожках резиновых мокрый лист парой строф о тайге
Кладовую откроет дивную, где спит память о Курской Дуге.
Закурю скандинавскую трубку я, в ней отменный вирджинский табак.
Жизнь украшу благими поступками, дверь закрыв для безмозглых зевак.
Куклы фраз любопытства праздного, реверансы в тупой суете.
Ночь слепых с закоулками грязными в зеркалах как израненный стерх.
Оборвал выстрел трель соловьиную, завязал правду мертвым узлом.
Там заборы высокие, длинные за которыми празднуют зло.
Я свой крест донесу до околицы и поставлю в сосновом лесу.
Сыт по горло я чертовой вольницей в слуги взявшей Варвару Красу.
Ты шепни мне трава придорожная, где свернуть и что сердцу сказать.
Чтобы я в это время тревожное, смог как прежде любить и мечтать.
Вера есть только там, где всё правильно, где не правильно – там веры нет.
Я проснусь, в окнах город каменный и прохладный майский рассвет.
Видел я, как мозги промывала им двадцать с лишним лет наглая рать.
В диком шоу, где всё овульгаренно, где в глаза смотрит мертвая гать.
Не нужны мне в часы вдохновения, когда вечность стирает грехи,
Одиноких старух томления, упакованные в стихи.
24 мая 2017
14:43
МАЛОЯРОСЛАВЕЦ
Есть город Малоярославец, я в нём не чувствую Москвы.
В ушах, как прежде, Lenny Kravitz, и нет болезненной молвы.
Мой календарь меняет числа, вокруг всё так, как надлежит.
Сырой Октябрь правит мысли, ещё так много предстоит.
Я вижу тех, кто жил обманом, и тех, кого обман тот сбил.
Здесь все законы как капканы на кладбище чужих могил.
Вчера всю ночь бесился ветер, вновь до утра ночник горел.
Приятно в тёплом кабинете забыть российский беспредел.
Какой-то молодой рекламник на днях мне руку протянул.
Я мыл её потом под краном, и в том себя не обманул.
Им волю дай - в счета залезут, как мыши прытки – шасть, да шасть.
По тонкому мосту над бездной гуськом идет другая власть.
Сидеть на этой карусели – удел умалишенных, bro.
Народ таков, какие цели ему навязаны хитро.
А мы идём своей дорогой, там осень стелется в полях.
В сердцах – Господь, он смотрит строго поверх рвачей, глупцов и блях.
Мы рты чиновникам закрыли/ деньгами,/ вот она - мораль.
Как хорошо когда есть крылья и в прошлом ничего не жаль.
Что нам чужие интересы, они лишь пыль на сапогах.
Корысть и жадность – злые бесы, в гнилых душонках и мозгах.
Здесь куплены все с потрохами давным давно, куда ни глянь.
И нам грузить не нужно память стремленьями Маняш и Вань.
Я завтра снова при параде, за окнами почти зима.
Уменье жить в любом раскладе – вот просветление ума.
28 октября 2017
7:34