Читай мне рукопись, мой друг, воображай, что – твой роман, твой адский еженощный труд. Я притворюсь, мол, не обман. Но всё украл, сюжет не нов, и у чернил лиловый цвет. Жасмин, проросший под окном, на подоконник клонит ветвь. Я буду слушать и молчать, и делать вид «не всё равно». Я продержусь, быть может, час, покуда старое вино процесс реверсий тормозит, и мне легко изображать не холод одиноких зим, а южный, взвинченный пожар.
Нам хватит пачки сигарет до пол-второго на двоих, твой, наконец, иссякнет бред, привратник, ключник, конвоир и прочий весь дворовый люд уйдёт, оставив нас луне. Я притворюсь, как будто сплю, свернувши хвост на чёрном дне среди кораллов и медуз, среди молочных жемчугов, лишённая ненужных уз и плена истинных богов, пустая, словно не полна на треть из жёлтого песка. Мне лижет позвонки волна – я позволяю ей плескать, а вязкий сон ещё ползёт в туманной, мглистой тишине. Твоя рука, как будто лёд, но рифма снова обо мне.
Я обожаю сюр и мрак, и гладкость ритма длинных строк. Твой призрак надевает фрак и преступает мой порог. Летит за ним слепая моль, на серебре – янтарь икры. Начнём сначала, мальчик мой, по новым правилам игры.