Ни дна, ни покрышки, ни "семи футов" - одни дома,
На д головою чернеет блюдце, в кармане последний грош.
Я уже не жду революций, и пока не схожу с ума,
А ты, что ты делаешь, Господи, когда идёт дождь?
Он идёт, он ест сугробы, он месит грязь,
Он распишет кантаты зёрнам и песни для тормозов.
Я уже говорил с Тобой, Господи, много раз,
Я просил Тебя, Господи, можно ещё разок?
Да, да "хлеб насущный" - я его ценю,
Кстати, цены опять растут, Ты, как там, не узнавал?
Искушения? Как же - по тысяче раз на дню,
А долгов? Ты же знаешь, я не занимал.
Дождь идёт, календарный, он верно приходит в срок,
Даже если в сумерках встанет "не с той ноги".
Подскажи мне, Господи, если платить оброк
То, хотя бы намёком: за что я плачу долги?
Чьи-то тени, по стенам блики - пожарные, МЧС,
Перемотана ночь "волчатником", как тюрьма.
Может Ты мне расскажешь, Господи: зачем я сюда полез,
В эту чёртову жизнь? Ведь должен же понимать
Тот, отсюда, кому ты подобье своё вручил:
Не убий, не лги, не желай, не твоё - не трожь!
Подскажи, только Ты и я, посреди ночи.
Я не плачу, Господи, это просто идёт дождь.
Скоро почки распухнут от силы Твоей весны,
"Распашонки" налипнут на стёкла, взойдут ростки.
Дождь идёт. Не жалей меня, Боже, ещё плесни
Футов семь пароходам Твоим на иссохший киль.
Что-то там за спиной, то-ли бес, то-ли волчья сыть -
Это дети, Господи, что-то ещё горит
Это вой сквозь ночь - кто-то же должен выть?
Я не понял, Господи! Господи, повтори!
Ни дна, ни покрышки, ни "семи футов" - одни дома,
Над головою чернеет блюдце, в кармане последний грош.
Я уже не жду революций, я просто схожу с ума,
А ты, что ты делаешь, Господи, когда идёт дождь?