На стене Путивля раным-рано,
руки простерев в столетий даль,
от печали плачет Ярославна, –
сквозь века летит её печаль.
Сколько раз с тех пор сходились рати,
сколь мужей легло у рек, морей, –
сколько жен скорбело об утрате,
горько сокрушалось матерей.
И мужали малые сироты, –
в ратный строй сурово становясь,
устремлялись в дальние широты,
и опять на землю кровь лилась.
Шла молва о подвигах, о славе...
Но, на мир надежду потеряв,
сколько ж можно плакать Ярославне,
сколько ж сокрушаться матерям?
Род мужской не мирен и рисковен,
доброты и мудрости лишен.
Сколько ж можно проливаться крови –
и слезам всех матерей и жен?
Нам сердца очистить бы виною
перед светом мирного житья.
Сколько ж можно разрешать войною
все противоречья бытия!
У себя мы бытие воруем,
не причастны никакой вине.
Мы всю жизнь все с кем-нибудь воюем,
иль всю жизнь готовимся к войне.
Кровью обагренные знамена
над собой мы грозно вознесли.
Неужель нам мало миллионов,
что угрюмо в землю полегли!
Укрываясь за пустым витийством,
умудрились, не умея жить,
в страшные орудия убийства
труд страны бессмысленно вложить.
И, орудья смерти умножая,
и ожесточаясь с каждым днем,
всей земле уже мы угрожаем
страшным термоядерным огнем.
Упиваясь гордостью державной,
метим в цель из недр и из морей...
И все так же плачет Ярославна,
льются слезы жен и матерей.