Был в малости безбожником,
гордился даже этим.
Был непонятен боженька,
понятней были черти.
По-глупому кощунствовал
над страхом мамы старой –
безмысленный, бесчувственный
и дубоватый парень.
Деревня – тьма извечная
сгибает, ввысь не тянет.
А мужики беспечные
ругались сплошь чертями.
Вот с этими-то бреднями
мы в нищете и блекли,
высоким духом бедные
духовные калеки.
Но праздником божественным
вдруг свет являлся в доме.
Так чисто и торжественно!
И даже дед был скромен.
Свеча у лика божьего
горела на божнице,
и мудрость непреложная
светилася в глазницах.
И в нашей бедной скудости,
в житухе нашей хилой,
свет вековечной мудрости
вливался в души силой.
Светилась мама старая
той добротой особой,
что мне и не с чем сравнивать.
И даже дед был добрый.
И Бога надо б выдумать,
когда б Его не было.
Как без него б нам выдержать
весь труд войны постылой.
Но это вот открытие
в душе родилось позже,
а так – жило наитие:
быть все же кто-то должен.
Быть должен! Тем не менее,
к печали нашей многой,
гнездилось и сомнение
в существованьи Бога.
Нет, чтоб поверить разом нам,
бесповоротно, сразу.
Как трудно низшим разумом
поверить в Высший Разум!
Но минули дни черные,
и мы светлее стали.
Умнейшие ученые
его – не отрицали!
Хоть жизнь почти кончается,
но мы уже не те же.
И больше в жизни счастия
в добре, в любви, в надежде.
Я в Высший Разум верую, –
он Богом и зовется.
И связь с высокой сферою
теперь уж не прервется.
Не каждый так отважится
сказать, стихи слагая, –
Бог, иногда мне кажется,
мне в этом помогает.