каково это - жить на конечной,
на серой душной, вымученной,
слыть, конечно, конченной,
тягучий ветер апреля ловить
воротом старого своего пальто?
все эти дома - оригами японских
дошкольников - горят полутонами
монохромных гамм, снег в ржавых
подтеках валится к ногам, в сочных
лужах бензинных разводов плавится,
кто-то внезапный - он радуется или
от ужаса звеняще раскатывается?
синюшние козырьки продуктовых
в птицах - я их считал когда-то
в детстве, тогда же читал большую
книгу с мифами и потрепанную без
обложки про революцию семнадцатого,
а мать мне читала сказки, рассказывала
про синие поезда до самой Москвы.
я уже и не помню, как в шесть падал
с верхней полки; и через пару дней
позвонили и сказали: "видать, без вас
незачем жить". не помню как спросонья
абсолютно тогда ни-че-го не понял.
зато помню, как в ноябре с пальцев
хотел отмыть шоколадный пирог, как
просил отдать меня на скрипку или,
в крайнем случае, «пожалуйста, на фагот»;
как тянул свои связки и верил,
что из меня не выйдет солистки.
так оно, в общем-то говоря, и не вышло,
так я и вышел из-за серой ржавой
металлической, ногой в мертвый
свинец и кашу из снега, земли,
каких-то бумажек - такие вчера
раздавал у метро в холодном пальто
и зелёном шарфике - самому себе
взял бумажку, лежит у меня в
кармашке, в кармашке лежит еще
номер с незатейливой надписью:
"работа". работа-работа, я смотрю
на всех этих женщин и мужчин,
на этих спешащих спуститься в метро,
на всех этих, в руках сжимающих свои
дизайнерские сумки, портфели из кожи;
ну и каково это?