Би-жутерия свободы 100

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 100
 
Из этого и других безудержных баек сотрудницы обязаны были сделать радужные выводы. Выявилось, что Даник изобрёл замочную скважину для ключевой воды, не претендуя на обмелевшие чувства Славы Зарубаева из 4-го отдела трикотажных изделий, который, остановился в худой нерешительности на чечётке и чечевичной похлёбке (двое родов и пять абортов у жены поменяли его осиную талию на никакую). Зарубаев, в отличие от Даника, пользовавшийся в своих донесениях симпатическими чернилами, никогда не пёкся о собственной шкуре, давая поносить её другим. Вот одно из них: «Рядом со мной в больнице на втором этаже покалеченные кегли на койках кровью истекают – это великаны сбивают их машинами, а вы тут...». в его донесениях часто проскальзывали высказывания отца тренера, воспитавшего целую плеяду гимнастов с высокоразвитыми трапецивидными мышцами.
Об изобретательном насмешнике Данике можно было бы говорить бесконечно, если бы не жёсткие рамки нашего сжатого повествования. Сногсшибательный в бесчисленно воображаемых потасовках он совершил сумасбродный переход через ручей на руках человека с опешившими ногами, благородно не используя локоть друга, чтобы случайно не подняться на нём. Об этом клятвенно свидетельствовал ряд девушек на другом берегу – Нона Мякиш, Эльвира Белобрысь и Нина Буже, или, как её запросто называли сокурсницы по приключениям, Буже Нина. Удивительно упрямая она подчинялась только собственному инстинкту. Здешние красотки издавали недолговечный журнал «Взлохматки», параллельно сотрудничая в приложении для подводников, протянувшем три минуты десять секунд на одном втором дыхании. Но вернёмся к неполной музыкальной характеристике Даника Шницеля с его боевыми припасами белокурых овечек на чёрный день (в довоенном песенном братском Покрассе он выглядел мертвецки бедным).
Это он, Даник, с проблемой простаты и поэтому в плаксивых штанах, неисправимый скептик, дегустатор женщин, зачинатель словесной измороси и только отчасти хапуга, при каждом удобном случае выводил тяжелогружёные баржи мыслей жирными насекомыми, проползавшими по каналам к выходным отверстиям.
Это его серые глаза заставляли слабый пол прогибаться, поёживаясь, и лишали девушек смысла жизни – ершиться.
Это он отнёс женские прихоти и капризы к непозволительной роскоши поэтессы Беллы Брысь, почувствовав себя стрелочником, переводящим жаберное дыхание маневрового паровоза, страдающего хроническим кашлем на запасной путь, и при этом крайне стеснённым в Беллиных деньгах.
Это он – человек без задних мыслей с ласковыми передними лапами, безжалостный к нарушителям на покосившиеся от удивления заборы на площади «Пощады», заливая слезами в рагу из баранины, предлагал карать представительниц движения за эмансипацию щей от борща строго по закону, включая дилдовредительство в любых клинических проявлениях и формах.
Это опять же запозднившийся он, набирая сосредоточенно силы, прилюдно заложил товарищам на общем собрании Времяпрепровождения основу теории обуздания одичавших лошадей в нелюдимом обществе и выказывание национального сопротивления донельзя обнажённым страстям в не им сжатые сроки.
Это он, Шницель, отсидевший полторашку и не боящийся дисциплинарных взысканий в постели, шёл на нерест и на убой бок о бок со своей совестью, внедряя новшество в практику знакомого стоматолога-коллекционера картин с беззубыми ртами, экономившего на нищих в уличных переходах к анархии.
Это с него, по его выражению, содрали семь шкур на таможне, и ему ничего не оставалось как пользоваться восьмой.
Это он, застенчивый проситель о снисхождении на три позвонка ниже пояса, тщательно скрывал от сотрудников (осторожно сдирая с них шкуру, чтобы свою не повредить) иезуитское хобби – изготовление колодок для душевных заключённых ручным способом, эксплуатируя несчастных. Как выяснилось, это ему,  Шницелю, незаслуженно приписывали рабочие часы и слоган в  стенной газете «Подзорному – труба» на мебельной базе: «А всё-таки хочется дожить до такого момента, когда каждое Трюмо сможет баллотироваться на пост премьер-министра Канады».
Первый – больничная выписка из испытавшего кризис жанра порнографического эпоса «Нескучный зад» и «... а ведь до продажной любви было дрожащей рукою подать». Второй оттуда же «...и они забылись в волнительной гребле в ванной из молока с добавками шампанского, доставшегося от предыдущих купальщиков».
Священнодействующему над рукописями Данику Шницелю принадлежало обескрыленное выражение политического дельца, склонного к лоббированию вездесущей популистской идеи: «Жизнь пошла такая, что впору повеситься на телефонном шнуре – спасибо шутнику придумавшему мобильник?!»
Даник не без успеха пробовал себя в высокой поэзии. Так на день развода своего ближайшего недруга (вечно спотыкающегося натуропада), который одним ударом кулака исправил ему неправильный прикус, Даня сварганил насмешливый стишок, претенциозно назвав его «Мобильник».

В жизни я не знал лишений
горя и забот
и не думал достиженье
техники прижмёт
так, что помошь психиатра
будет мне нужна –
в увлечении азартна
идолом жена.

На столе, в руке, в постели,
в сумочке звенит,
соловьём рассыплет трели –
он незаменим.
В баре, театре, на концерте
номер наберёт
сам, и жёнушкою вертит,
задом наперёд.

Он ей стал милее солнца –
нужен позарез.
Не предполагал, придётся
проклинать прогресс.
Завибрирует на теле
на работе днём,
и в течение недели
думы все о нём.

Языку с ним не расстаться –
мелет помело.
Наши дети, может статься
будут от него.
Доживёшь с любвеобильным
до Судного дня.
Вышла замуж за мобильник,
а не за меня.

Одновременно с этим он выпустил на волю сборник стихов «У меня цвет лица абрикосовый», утверждая, что он во много Сократ умнее других и является счастливым продолжателем династии известного грузинского певца князя Конь де Лаки, со всеми вытекающими отсюда французскими корнями. Он как бы говорил приближённым к нему, я не против камушков в мой огород, но пусть они будут отшлифованными и не менее трёх карат.
Его разнузданное обращение к светским женщинам, когда он был смертельно беден: «Сделайте мне предложение, и я не откажусь», взяло учреждённый кем-то приз на конкурсе незаконнорожденных воззваний: «Проторять и взвешивать, измерять и вешать в окопах любви!» И это в то время, как звучал чулочный вальс «Когда спускаются петли», а на стройплощадках любовных развлечений работы кипели вовсю, где он безутешно выдавал себя за представителя новой социальной когорты олигархов в сезон козлов отпущения в Крым и на черноморское побережье Кавказа.
А пока дипломированные мифологи в сотрудничестве с уфологами переписывали Историю заново, Даник перебарывал себя, придерживаясь кабальных соглашений на льготных условиях.
Он прибегал к аллегориям, отзываясь о валюте эзоповским языком: «Сейчас у капусты наступают томительные времена» – в его голосе прослушивалась позёмка издёвки.
Выдавая себя за футболиста, он обводил взглядом трибуны на демонстрациях ангелов и подавал обмелевшие надежды не на блюде кузнецовского фарфора, а в виде угловых солнечных ударов, хотя и страдал облитерирующим эндоартериитом. Неожиданно подавляющая пятками, сошедшими с каблуков и сучащими по его спине, женская когорта общества «Охраны природы от человека» настрополилась супротив прелюбодеянца Дана. Их спевшаяся группировка готова была расквитаться с ним посредством ног, но он предусмотрительно напялил малиновый чесучовый пиджак с бронзовым хлястиком.
Мстительным дамам Шницель виделся в окружении преданных им друзей, утопающим в бытовом разложении венков в гробу и на катафалке. Они воображали его себе холостяком, не соблюдающим очерёдности и перекочёвывающим в чью-то супружескую постель, и битым на манер Наполеона под Ватерлоо или Союзников антигитлеровской коалиции под Арденом.
А что такое сверхсекунда, Шницель предоставлял объяснять разрывным пулевым цветочкам в небе. Вспоминая объявление в газете «Покупайте машины, вы не уйдёте от нас пешком голыми, вас отвезут куда надо», одиозная фигура записного щёголя Даника Шницеля, валившего свои автомобильные неудачи на не работающий контрастный душ, обливалась холодным потом... и после.
Необратимый процесс запушен, уговаривал себя поднаторевший в любовных похождениях Даник Шницель. Выработав способность к перевоплощению и вырывая конский волос из борта пиджака, он весь обратился в слух о лудильщике кастрюль, восстанавливающем невинность, надеясь превратиться в невиДимку, который по его вине сорвался и завалил выгодный (с адвокатской точки зрения в судах) эскорт-обсервис «Рекламодательница».

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #101)